- Итак, дорогие мои детки, – старик подманил широкими жестами детвору к себе. - Хотите расскажу вам историю? Историю того, как я очутился на этой благословенной земле. Ну же, угомонитесь, угомонитесь!

Старик совершил еще несколько пассов руками. Детвора наконец-то заметила его движения и с интересом собралась вокруг старца, образовав что-то наподобие небольшого, но живого кружка.

- Когда-то давно, меня звали Николай Трубочкин. А друзья называли меня просто Колей. Тогда я еще лелеял надежду на то, что буду выдающимся ученым-биологом. Я был еще молод, полон сил и хотел покорить этот мир…

- Деда, – протянул взлохмаченный внук, – а что такое ученый?

- Ученый? – старик нахмурился, стараясь подобрать верное слово. – Ну, ученый, это такой… Ну, кто занимается наукой. А в моем случае я занимался наукой биологией. Разбирался с тем как устроены наши тела, как они работают. Тебе понятно?

Старик недоверчиво зыркнул на своего потомка, и замер в ожидании ответа.

- Да-да, понятно! – ответило чадо, очищая невесть откуда взявшийся банан.

- В те далекие времена, – рассказчик закатил глаза, – я жил со своей семьей в далекой и холодной России. Зимой там очень холодно, идет снег, а люди вынуждены носить теплые одежды, иначе умрут от холода.

Глаза нескольких детенышей округлились, и они уставились на пращура с невероятным интересом.

- Да, так зимой выйдешь и все, замерзнешь и скончаешься в снегу! В те года у нас там царил настоящий хаос. Везде была разруха, голод. Мне и моей семье чудом удавалось добывать пропитание. Я и моя жена, мы регулярно ходили на работу, но наше положение становилось хуже с каждым днем. В нашей квартире становилось все холоднее, а денег на работе платили все меньше и меньше. Да и везде так происходило, по всей стране. И я даже слышал, что врачи, приезжающие на вызовы к пенсионерам, иногда грабили несчастных стариков, убивали их. А иногда и съедали. Вот такой голод был в то время у нас.

- Деда, – взлохмаченный малыш встрял в рассказ, пытаясь затолкнуть в себя очищенный банан, – а кто такие пенсионеры?

- Ну это старые люди, которые всю жизнь работали, а потом уже не могли работать. Так государство платило им деньги на проживание. Ну или должно было платить.

Рассказчик обвел свою паству, сидящую с открытыми ртами и внимательно смотрящими ему в рот, взглядом и удовлетворенный, продолжил:

- И вот однажды, меня вызвал мой начальник и говорит, что институт закроется через две недели и у него нет денег мне на зарплату. Я был очень опечален. Я не знал как кормить моих детей. А вечером, придя домой и рассказав все своей жене об институте, я втайне принял решение уехать в благополучные страны на заработки. А все заработанные деньги высылать ей в Россию. Решил и подговорил своего соседа дальнобойщика провезти меня контрабандой туда, куда он поедет в следующий рейс. Мне на удачу наутро тот отправился на своей фуре в самое сердце Франции, в большой город Париж.

- Деда, – встрепенулся все тот же взлохмаченный сорванец, успевший тем не менее проглотить половину банана, – а что такое фура?

- Фура — это такой большой и длинный грузовик, для перевозки товаров между городами и странами. И вот притаился я в фуре, в кузове, под грудой какого-то научного оборудования. А уже через несколько дней, пережив холод и голод в кузове грузовика, я вдыхал пьянящий воздух Монмартра и любовался яркими огнями Мулен-Руж. Моя жизнь на чужбине была не сахар. Я скитался, жил под мостами с другими бродягами. Работал носильщиком багажа за богатыми китайскими туристами, мыл посуду в уличных кафе, развлекал публику в качестве живой мишени. Но сколько бы я ни работал, мне хватало денег только на то, чтобы купить себе еду.

Старик глубоко вздохнул, зажмурился, переживая внутри что-то очень мучительное, и возобновил свой рассказ.

- Я часто думал, что мое решение уехать было неверным. Ведь я жил в более-менее нормальных условиях, питался. А вот моя семья… Мои дети, моя жена, они наверняка голодали и замерзали. Эта мысль мучала и терзала меня каждое утро, я вспоминал о них всякий раз, как только откусывал багет или делал глоток местного вина. Но выхода не было. И обратного пути тоже. Я слышал от других дальнобойщиков, что моего соседа загрызли одичавшие селяне где-то под Тамбовом, а другого способа попасть к себе на родину у меня не было. Я уже было совсем отчаялся, как однажды в кафе, где я помогал разгружать продукты, я подслушал разговор двух французов. Один из них владел частной лабораторией, где проводил какие-то биологические опыты. Ему очень нужен был ассистент. Я подождал, когда он покинет кафе, а потом догнал и предложил свои услуги.

- Деда, – взлохмаченный уже расправился с бананом, и сидел с очень довольным видом, – а что такое ассистент?

- Помощник это, помощник, – старик растянулся в улыбке. – Так я понял, что нашел я свою золотую жилу. Наконец-то я смогу зарабатывать и работать по своей специальности! Вот тогда я подумал, что смогу жить в квартире, а не на улице и смогу покупать продукты, а не искать их по помойкам! И помогу своей семье. А без них я ощущал себя одиночеством во вселенной.

***

Я был так рад, что нашел новую и хорошо оплачиваемую работу, что был готов продать свою душу профессору, только бы оставаться в лаборатории. Но моя душа его не интересовала. В самый первый день, когда я только приехал к нему в лабораторию, я совершенно ничего не представлял о том, чем занимается лаборатория, что мне необходимо будет делать. И первый же мой рабочий день на новом месте я начал с общения и впитывания идей профессора. А он ведь он оказался настоящим гением, в том время, как все вокруг полагали, что он слегка не в себе.

Профессор очень детально рассказал и показал мне над чем он работает. В основу его труда легла библейская история об Адаме и Еве, как они жили и не знали горя в райском саду. А потом откусили кусочек от какого-то фрукта, и вся тяжесть бытия нашего мира рухнула на их плечи. Вначале я не поверил, но профессор смог убедить меня, что история про Адама и Еву, которая записана в священных книгах христиан и мусульман, вовсе не выдумка, а быль.

В основу его теории легли факты древней истории. По мнению профессора, некий фрукт, а вернее, какое-то вещество в его составе, включило разум у проточеловека. Жили наши предки и не задумывались о том, что они такое и зачем они. Как и все остальные животные живут, проживают свои жизни и не задумываются о своем существовании. Просто существуют. Но это химическое вещество включает в развитом мозге разум. И вчерашнее животное становится в одночасье разумным.

Профессор долго искал требуемое вещество, исследовал всевозможные растения, старался напасть на след. Он участвовал в археологических раскопах, пытался найти окаменелости древних фруктов. И в один прекрасный день он нашел то, что так долго искал. В одной из окаменелостей он обнаружил крохотную последовательность ДНК какого-то растения. Он проанализировал ее и смог синтезировать новое вещество, сложную молекулу которая могла бы стать ключиком к тайной дверце.

Но тут профессор столкнулся с проблемой. Ни одно из подопытных животных не хотело есть новое вещество. Они отказывались, отпирались всеми лапками, выплевывали и тошнились. Казалось, что профессор зашел в тупик. Но тут ему на выручку пришел я. Я предложил синтезировать газ с новой молекулой. Если животные отказываются есть твердое, то они никуда не денутся от газообразного. Идея была спонтанная, но профессор за нее ухватился.

Так передо мной забрезжила слабая надежда на признание в научном мире. Ведь кем я был? Каким-то научным сотрудником без лаборатории и компонентов в никому не нужном институте. А теперь, возможно что не за горами, известность и большие деньги. Ах, да. Деньги. С тех пор как я начал работать в лаборатории на окраине Парижа, я стал получать за свой труд оплату в настоящих деньгах. Но все равно мне не хватало, все уходило сквозь мои пальцы, как вода в песок. Квартира, одежда, научные журналы, обед каждый полдень и чашечка ароматного кофе с вкусным пирожным ежевечерне. Все это требовало средств и их не хватало. И чем дольше я работал, те больше я чувствовал все усугубляющееся ощущение вины перед своими. Мне было стыдно, что я покинул их и я не осмеливался даже написать им письмо.

Немного позже, когда газ был синтезирован, мы приступили к опытам. Но никакие проверки на животных не приводили к значимому результату. Подопытные после обработки газа пугались и приходили в состояние повышенной агрессии. Нам приходилось усмирять их пока действие газа не прекращалось, а когда животные дышали веществом слишком долго, то просо усыплять. Вернуть их в нормальное состояние мы уже не могли. Профессор полагал, что животные, после вдыхания газа, начинали осознавать, что их новый разум был пленником несовершенного тела, да и то запертого в надежной клетке. И от осознания такого ужаса они приходят в ярость.

Но мы работали и уверенно двигались маленькими шажками вперед.

***

Прошла еще пара месяцев, мы уже отчаялись добиться положительного и стабильного результата на животных. Нужно было переходить к венцу творения. Но легальным для нас был только один вариант. Нужно было получить одобрение научной общественности. И вот однажды, я пришел в лабораторию, а там меня уже поджидал профессор.

- Николя, – начал он деловито, – ты же знаешь, что нам позарез требуется получить одобрение научного сообщества?

- Да, конечно, профессор. И я работаю не покладая рук, чтобы представить научной общественности наш газ!

- А в каком состоянии сейчас наши запасы? – все так же деловито осведомился профессор.

- Хранилище заполнено процентов на 40. Этого вполне хватит на весь город!

- Да, но нам, после нашего триумфа, потребуется множество образцов газа! Мы будем рассылать его по различным лабораториям и научным институтам! И ты знаешь, что? – профессор уставился на меня своими маленькими щенячьими глазками, а его рот медленно расплывался в улыбке.

- Нет. Не знаю. Что? – признаться, в тот момент я немного оторопел. Ноги задрожали, а ладони стали липкими.

- Конференция состоит сегодня! Мы туда приглашены! Будем выступать! – профессор подпрыгнул, отчего его нелепая прическа перекосилась и стала еще более неказистой.

- Ой, как же это? Ведь я не подготовил никакой презентации! – от удивления я даже осел на вельветовый пуфик около входа.

- А, ерунда! Меня они знают и без презентаций. Я снял несколько видео наших опытов, заготовил формулу. Этого будет вполне достаточно! Я через полчаса отправляюсь на машине, заеду по пути в пару мест, надо пожать руки нескольких важным людям. А мы с тобой встретимся прямо на месте. И да, поставь установку в автоматический режим генерации! Нам нужно больше газа!

- А если хранилище переполнится? По новому процессу газ генерируется очень быстро!

- Ну сработает аварийный клапан, система отключится. Ну все, я побежал. А ре вуар!

Делать было нечего. До места проведения с окраины нужно было как-то добраться, а своего транспорта у меня не было, да и такси никто не оплатил бы. Уже три месяца как я хотел выслать хоть сколько нибудь денег своим. Туда, в далекую и холодную Россию. И тут мне сжало сердце стальным, промерзшим насквозь, обручем.

Я вдруг внезапно вспомнил, как я катал зимой Алешку на санках с горки. Это было каких-то два или три, а может быть, даже и четыре года назад. Я внезапно осознал, что уже и не понимаю где моя семья, как они там и что с ними. Грусть и невыносимая тоска разливались по телу. Снег, вечерняя темнота, только тусклые звезды да половинка луны освещают поле. Вдалеке виднеются черные силуэты нагих деревьев, какая-то темная фигура кидает палку своей собаке, кажется это был боксер. Собака с радостью пробиралась за брошеной палкой сквозь зимнюю порошу, изящно огибая торчащие засохшие палки полыни, хватала палку и радостно рыча возвращалась к своему хозяину.

А я… Я толкал санки с Алешкой вниз с горки по укатанному снегу. Днем другие дети успели накатать отличную горку, а алюминиевые полозья несли моего сына туда вниз, где он с хохотом разворачивал их на 360 градусов и заваливался набок. Потом он бегом, сначала быстро-быстро, а затем все медленнее, поднимался обратно ко мне. Весь разогретый и разгоряченный, в пальто, кофте и меховой шапке, он снова садился в санки, и я толкал его вниз. Цикл повторялся снова и снова, пока мы не остались последними на склоне. И только тогда, уставшие, но жутко довольные мы ушли домой. Где Алешку ждала мама с тарелкой горячего куриного супа, а меня моя жена и младший сын.

Мои руки внезапно почувствовали леденящий холод алюминиевой спинки санок, за которые я толкал Алешку вниз, навстречу будоражащей неизвестности. Хоть в лаборатории температура все время поддерживалась на комфортных 23 градусах, но мои ладони жгло промерзшим металлом из прошлого. Я попробовал сконцентрироваться на предстоящей работе, прикинул план возврата к корням. Сначала конференция, потом еще пара встреч, затем немного времени, недели две, не больше, я смогу собрать достаточно денег и вернуться к своим. Я привезу самых вкусных деликатесов, теплую и модную одежду, игрушек. Я сжал со всей силы кулаки, собрался и нацелился на возвращение. Так и простоял в оцепенении несколько минут, пока настроение скорби не сменилось ожидаемым успехом и разрешением всех проблем разом. Кошки в душе уже не скребли и не рвали плоть, а благодатно урчали.

Делать ничего не оставалось. И я словно на крыльях от приближающегося триумфа порхал по лаборатории, настраивал оборудование. А потом закачал несколько портативных баков газом, засунул их в рюкзак и сумку, положил сверток с парой баллонов, что оставил мне профессор и выдвинулся в сторону ближайшей станции столичной подземки.

***

Странно, но система пригородных электричек и метрополитена Парижа не вызывает такого восторга у творческих лиц как, например, метро Москвы или паромы Нью-Йорка. Возможно потому, что тут все сделано в угоду разветвленности транспортной сети и возможности для жителей быстро добраться туда куда им нужно, не прибегая к наземному транспорту. Но изощренное переплетение линий метро и множество станций пересадок, может ввести в ступор даже бывалого горожанина. Чего уж тогда говорить обо мне?

Мы, Трубочкины, никогда не отличались особым умением ориентироваться в городе. Кстати, именно так и познакомились мои родители. Мать приехала поступать в институт и заблудилась, а отец перевелся на другое предприятие и в первый же день опоздал, просто перепутав номер троллейбуса на остановке. Вот они и встретились, отец помог маме найти нужную дорогу, а она пригласила его к себе. Но в тот день мне необходимо было сосредоточиться и найти кратчайший и быстрейший маршрут из лаборатории до конференции. Время начинало поджимать, и я беспокоился о том, что профессор будет негодовать если я ненароком задержусь.

Но ситуация начала развиваться по неблагоприятному сценарию. Я все же перепутал поезд и поехал в противоположную нужной мне сторону. К моему стыду, я осознал свою ошибку слишком поздно, поскольку все время в мозгу прокручивал фантазии на тему того, как я буду тратить деньги, после научного признания. Но делать было нечего, я вышел из поезда, перешел на другую платформу и принялся ждать.

Подошел поезд, я сел в него и принялся сосредоточенно изучать карту метрополитена, дабы не пропустить, на этот раз, нужную станцию. Мало того что поезд двигался очень медленно, так еще в вагон ввалилась группа подростков, в основном африканцев и арабского происхождения. Они вели себя очень самоуверенно, придирались к пассажирам, задевали женщин, выхватывали газеты у мужчин, старающихся спрятаться от них за печатным словом. Я поспешил к самому дальнему выходу, чтобы успеть покинуть неблагополучный вагон, до того, как ребята начнут докапываться и до меня. Но моим планам не суждено было исполниться. Поезд все же остановился в туннеле, а я принялся настороженно дожидаться своей участи, отвернувшись к окну и изредка посматривая в сторону подростков.

- Тебя как зовут, снежок? – неожиданно послышался голос откуда-то из-за моей спины.

Я почувствовал чью-то тяжелую руку у себя на плече. Как по команде задрожали колени, в горле пересохло, а пульс участился до своего максимально допустимого для моего возраста значения. Я обернулся. Передо мной стоял чернокожий француз, ростом под два метра. Он пристально смотрел со своей высоты прямо мне в глаза. По всему было видно, что вот-вот и он потеряет терпение.

- Меня? Николя… – я слегка оторопел, а мои мысли путались. – Вернее, Николай. Николай Трубочкин.

- Так ты у нас турист! – мое имя непохожее на местное, явно вызвало интерес у громилы. – Ребята, тут у нас турист попался! Наверное, приехал посмотреть на башню Эйфеля, не так ли?

- Да нет, что вы, – опять промямлил я, глядя на то, как остальная банда подбирается ближе ко мне и отрезает мне все пути отступления. – Я ученый, работаю тут.

- Ученый? А что же ты учишь? Да и почему говоришь с акцентом?

Тут поезд, наконец-то тронулся, а вагон качнулся.

- Я иностранец, приехал сюда работать.

- Говоришь, работаешь? Значит деньжата водятся у тебя, – негр с довольной улыбкой оглянулся на своих подельников. – А что это тут у тебя? А?

С этими словами он протянул свою огромную руку к моей сумке с баллонами и с силой потянул ее на себя. Не то что я был не готов сопротивляться, но оцепенение давало о себе знать. Пальцы разжались сами собой, и рука безвольно отпустила сумку с ценным, для меня и профессора, содержимым. Как только я лишился своей поклажи, сумка тут же полетела от одного подростка к другому, увлекаемая в дальний конец вагона. И только там, самый шустрых из них, наловчился и зажался в углу, вытряхнул баллоны с ценнейшим содержимым на сидение.

- Эй, Марис, тут какие-то баллоны. По виду медицинские! – крикнул тот из дальнего угла вагона.

- Да, наверное, там веселящий газ, ну-ка нюхни! – проревел чернокожий громила, все еще стоящий рядом со мной и не сводящий с меня глаз.

Послышалось слабое шипение, потом непонятное мурлыканье. Я зажмурился, ожидая самого худшего. Предчувствие меня не подвело, судя по звуку открытый баллон полетел в мою сторону. Я уже мысленно попрощался с профессором, конференцией и своими планами на будущее. И в этот самый миг я упал на спину. Поезд не спеша прибыл на станцию и открыл двери.

Не мешкая ни мгновения, не теряя ни секунды, я ринулся к ближайшему проходу и скрылся за углом. «Хорошо, что мерзавцы не успели стянуть с меня еще и рюкзак», – подумал я и начал медленно удаляться по слабоосвещенному коридору, обклеенному драными афишами.

***

Сзади послышались какие-то шаги, крики, какой-то рев. Я ускорил шаг, сделал пару поворотов и тут у меня все поплыло перед глазами. Я не помню, как я выбирался из метро, возможно, чистое подсознание управляло моим телом, но осознал себя как именно себя я только на улице, метрах в ста от выхода из метро.

Я сидел на тротуаре и тяжело дышал. Одежда на мне была местами порвана, ладонь одной из рук окровавлена. Я спешно осмотрел себя, но нигде никаких повреждений не обнаружил. Я не понимал, чья же это была кровь! Но она была явно не моей.

Но чем дольше я сидел на свежем воздухе, тем больше приходил в себя. К входу в метро подлетело несколько полицейских автомобилей, и дюжина крепких парней в форме рысцой скрылась под землей. Оттуда с криками и поднятыми руками моментально выбежало несколько негритянок, а потом послышались приглушенные выстрелы.

Я вздрогнул и тут ко мне начала возвращаться память. Не всё, но какие-то отрывки, небольшие эпизоды. Я вспомнил, как я попал на улицу. Я поднялся по длинному и узкому эскалатору, нет я взбежал по нему, с силой отталкиваясь ногами и совершая огромные прыжки, так как сам эскалатор, вопреки своему наименованию, предназначался для спуска людей в метро, а не для подъема их на поверхность.

А до этого, как оказалось, со мной произошли не менее удивительные приключения. Пытаясь убежать от подростков, я спрятался в каком-то закутке около лифтов для пересадки на другую станцию и притаился. Я вспомнил, как мимо меня пробежала целая ватага азиатских туристов, я был почти уверен, что это китайцы, с чемоданами, сумками и прочим. Они бежали, выпучив раскосые глаза, и что-то кричали на своем языке. А потом на площадку выскочило двое арабских парней, возможно, что они и были в вагоне, только вот передвигались они как-то чудно. Прыжками и старались держаться у стеночки. Их глаза быстро-быстро бегали.

Но тут на беду подвернулось несколько пассажиров, несколько чернокожих женщин и белый парень. Арабы шустро подскочили к ним и начали их бить руками по лицу и пинать ногами. При этом удары были настолько непрофессиональными, что особого вреда они не наносили, так скорее легкие синяки. А вот сами жертвы подростков пребывали в стопроцентном шоке, они кричали, закрывались руками и старались уворачиваться от пинков. И тут они заметили меня.

Один из парней остановился, внимательным и длинным взглядом посмотрел на меня, слегка наклонил голову и, издав нечленораздельный вопль, ринулся ко мне. Я от неожиданности присел. Но добежать до меня подросток не успел. На лету его, одной рукой, перехватил какой-то белый парень с огромными мускулами, угадывающимися через клетчатую фланелевую рубашку. Парень с легкостью приподнял молодого араба за шею от пола и зарычал на него.

Большего ужаса чем тогда я еще не переживал за всю свою жизнь, даже когда меня пытались брать на гоп-стоп местные воротилы дворового бизнеса. Моей жизни явно угрожала опасность, а попутно накрывалась нобелевка, да и о родных в далекой России никто тогда уже не позаботится. Нужно было спасаться и спасаться активно. И тут я полностью отдался животным инстинктам. Не знаю как, но я тоже заголосил и так страшно, как только мог. А еще выскочил из своего уже бесполезного укрытия и забил себя руками по груди продолжая неистово вопить. Мое эффектное появление подействовало. Все замерли и уставились на меня не понимая, что же будет дальше. А дальше я кинулся всей своей массой на мускулистого, отскочил от него и, не снижая скорости, скрылся за поворотом.

Под влиянием свежего, прохладного воздуха мне становилось все лучше и лучше, голова светлела и наполнялась мыслями. Совершенно инстинктивно, я проверил свою поклажу. Рюкзак был на месте, а значит и ценный груз тоже. Я взглянул на часы около выхода из метро, до конференции оставалось всего полчаса. Покрутив головой, я нашел стенд с картой для туристов.

***

Немного поплутав по узким и грязным улочкам Парижа, я вбежал в здание, где проводилась конференция. Там меня, разумеется, остановили секьюрити, проверили документы, поинтересовались, что такого со мной произошло, почему у меня местами порвана одежда, не нужна ли помощь. Охранники очень осторожно осведомились, не попал ли я в беспорядки в подземке, о которых уже трубят все новостные каналы. А заодно они просканировали в специальном аппарате мой рюкзак. И не найдя ничего подозрительного, пропустили меня внутрь. За что я им был непомерно благодарен, поскольку времени уже не оставалось, если судить по часам в холле, то выступление профессора должно было начаться буквально через пару минут.

И тут, похоже, что удача повернулась ко мне не самой своей привлекательной стороной. Как только я переступил порог места, где ученые мужи общаются в кулуарах, так сразу же столкнулся со своим профессором. Вид у того был чрезвычайно озабоченный.

- Недоумки! Идиоты! Сыны ослиц из самой глухой деревни в горах! Троечники! – по-своему грязно ругался профессор.

- Что случилось, патрон? – очень деликатно поинтересовался я.

Профессор только тут обратил на меня внимание и, схватив меня за рукав, оттащил в угол, где заговорщицким голосом и продолжил:

- Слушай, Трубочкин, – начал он, хотя по фамилии он меня называл, наверное, первый раз в жизни.

- Я весь внимание, – прошептал я.

- Я с этими идиотами пообщался, – он махнул в неопределенность рукой, – так ни один, представляешь, ни один из них даже не понял мою теорию! Они все смеялись надо мной! Представляешь? Смеялись!

- Профессор, ну у всех бывают неудачи, я думаю, что все наладится, – промямлил я, а у самого заскребли кошки на душе оттого, что все мои надежды рухнули за секунду. – У вас же сейчас выступление?

- Да, ты прав. Ты очень прав, мой мальчик! – профессор задумался, а потом резко развернулся и бросил через плечо. – Пойдем! Они у меня еще испытают, еще почувствуют на себе! Пойдем со мной, живее!

А что было дальше, я помню, как в тумане. Мы быстрым и энергичным шагом прошли к кафедре, профессор встал за микрофон, в зале приглушили свет и началась демонстрация слайдов презентации. Профессор что-то бубнил унылым голосом в микрофон, а затем подозвал меня и взял мой рюкзак.

Я же стоял рядом и все думал, как же мне выбираться из той ситуации, в которую я попал. Мне отчаянно нужны были деньги, я уже не мог более терпеть разлуку со своими родными, мне хотелось им хоть как-то помочь. В голове у меня постепенно зрел план рискованного, но вполне вероятного обогащения. Я решил продать наработки профессора, кому продать я пока не представлял, но наверняка за неделю или около того, я бы смог реализовать технологию производства газа, чертежи оборудования, химические формулы наконец. Деньги бы быстро переслал в Россию, а меня, если бы и схватили, то мне уже было бы все равно.

Поначалу я не понял, что там вытворяет профессор. Тон его голоса постепенно усиливался, а в зале незаметно нарастало какое-то волнение. И только когда я присмотрелся, я увидел, что профессор, пользуясь темнотой в зале, вытаскивал из рюкзака баллоны, один за одним, слегка приоткрывал клапан и запускал их по полу между рядами кресел в зал. Он выпускал газ в зал, к ученым! Я не мог поверить своим глазам! Профессор махнул мне, чтобы я подошел к нему.

- Давай сумку, – прошипел он мне в ухо, так как в зале уже начиналась легкая потасовка. Ученые, по расовой принадлежности европейцы, начинали пинать и толкать, азиатов и негров.

- А, я, – я запнулся, – а у меня нет сумки. Я ее оставил в метро…

- Идиот! Кретин! – застонал профессор и осевши на пол обхватил голову руками. – В ней были баллоны с газом отмены! Ты, остолоп, что же ты наделал!

***

- И что же делать? Есть ли еще газ с отменой? Я честно говоря и не знал от таком!

- Я его только что разработал, с неделю назад. Тебе еще не успел рассказать… – профессор простонал. – Слушай, в моем кабинете, в моем доме, осталось две ампулы с газом отмены. Мухой лети туда, найди баллоны, один тебе, второй мне. Найди меня тут. Я кажется глотнул газа.

В зале тем временем уже вовсю гудела настоящая драка. Азиатские и негроидные ученые, оказались не такой уж и простой добычей и с энтузиазмом метелили белых, даже несмотря на то, что последних было подавляющее большинство. На шум прибежали охранники, включили свет. И тут моем взору предстала картина полного хаоса. Перевернутые стулья, куски одежды, разбитые очки, растоптанные бумаги, местами кровь и остервенелая научная баталия. Белые, не разбирая дороги, орудовали кулаками налево и направо, а цветные умело уклонялись от неказистых, но энергичных ударов и работали чем только придется. Мне на мгновение показалось, что если бы все научные споры решались бы подобным образом, то никаких долговременных прений между учеными и не существовало бы.

- Слушай, Коля, – профессор потянул меня к себе, я сел. – Мне кажется я понимаю, что мы с тобой сделали. Мы синтезировали не газ включающий разум, а газ работающий как переключатель. У животных без разума мы им его включаем. У человека он есть, а ты только посмотри в зал, и он отключается. Человек становится животным и выпускает все свои накопленные обиды на жизнь, коллег или государство наружу. Сколько же энергии! Сколько экспрессии!

- Профессор, а почему действует только на белых, посмотрите! – я махнул рукой в зал, а у самого на душе как-то стало легче, никакой «нобелевки» нам не светит уже стопроцентно, поэтому беспокоиться о ней уже нет необходимости.

- Так ведь мы же работали с библейской историей, а она уходит корнями, так или иначе, к арабам, белым людям, – профессор схватил меня за руку. – Послушай! У меня озарение! Мне кажется, что теперь я знаю, где искать формулу бессмертия!

- Профессор, позвольте мне поспешить за газом отмены, а то я боюсь вы надышитесь сверх меры. Выглядите вы неважно.

- Да-да, конечно, беги. Поспеши, Николя, поспеши. Иначе изменения станут необратимыми.

Я вскочил и сделал это очень вовремя, поскольку какой-то скандинавский ученый, с огромной черной бородой, размахнувшись стулом, ударил ровно по тому месту, где я только что сидел. Не попав по цели, он нисколько не озадачился, а мощным боковым движением все тем же стулом скинул профессора с кафедры почти в самую гущу событий.

Не желая ни подвергнуться действию газа, ни попасть под горячую руку очередного, доселе спавшего в теле ученого мужа, силача, я попятился и аккуратно проскользнул через заднюю дверь. Выбраться на улицу не составило труда, нужно только было миновать двух разгоряченных охранников. Охранники вели себя не совсем обычно. Они стояли друг напротив друга, как две белокожие гориллы, слегка сгорбившись, и перекидывали все еще пытавшегося сопротивляться азиата между собой. Азиат активно выражал недовольство словами на своем родном языке, но ни одной попытки вырваться и убежать он не предпринимал.

«Какой-то паноптикум!» – подумал я и аккуратно, вдоль стеночки миновал странноватых охранников и выскользнул на улицу. Для меня уже было очевидно, что люди в конференц-зале подвернулись действию включателя, а вернее, переключателя сознания. И превратились из существ с разумом в своих доисторических предков, у которых в голове лишь сплошные инстинкты, а сам разум отошел на второй план. И повинуясь освобожденным инстинктам, они начали выпускать, накопленный за года толерантности и главенства уголовного кодекса, пар.

А сопоставив инцидент в метрополитене с тем, что сейчас происходит за слегка приоткрытыми дверями, я окончательно убедился, что идея расовой сегрегации была реализована профессором просто блестяще. Хотя, возможно, что он и сам не подозревал об этом. В метро на газ среагировали арабы и белые. Собственно, арабские парни, читай те же самые европейцы. А в зале сейчас белые бородачи третировали азиатов и представителей негроидной расы. Другими словами, библейский фрукт действовал не на всех людей, а только на европейцев или потомков тех самых библейских племен. «Удивительно! – еще раз подумал я про себя, а потом добавил, – эх, мы все умрем. Так или иначе умрем, попади открытие профессора не в те руки и всем нам полные кранты!»

***

Выбравшись из здания, я попробовал сориентироваться в какую сторону мне нужно двигаться, дабы добраться до жилья профессора. Но в лабиринтах старого Парижа, разобраться без подробной карты не так-то уж и просто. Город строился на протяжении веков. Великие императоры старались как-то упорядочить уличную сеть разрастающегося мегаполиса, но ушлые горожане то там, то тут, старались ухватить лакомый кусочек земли ,и улочки загромождались новыми зданиями, поворотами, подворотнями и прочим урбанистическим непотребством. Я уже прожил в этом городе несколько лет, спал под мостами с другими бродягами, но так и не научился ориентироваться в хитросплетениях парижских улочек. Поэтому решил вернуться по старому маршруту к станции метрополитена, а там уже решить, куда же мне двигаться дальше.

На профессора надежды не оставалось, да и сами улочки, обычно полные туристов, к моему удивлению, оказались пустынными. В желтом электрическом свете фонарей то тут, то там появлялись какие-то нечеткие фигуры, но они тут же исчезали. Я торопился, перешел на легкий бег, эдакую трусцу с элементами паркура. Я бежал и руками цеплялся за фонарные столбы, немного изменяя вектор движения, но и пролетая по воздуху несколько метров. От этого, как мне казалось, я передвигался максимально быстро. Пару раз я, конечно, срывался с влажного и от того скользкого металла столбов, но с ловкостью и легкостью отпружинивал от стен зданий, закрытых киосков с газетами и стационарных почтовых ящиков и возвращался на свой первоначальный маршрут.

Спустя всего несколько минут я сумел добраться до выхода из станции метро, где я обнаружил себя всего пару часов тому назад. Вокруг выхода творилось какое-то оживление. Собралась толпа, какая-то женщина истошно голосила, виднелось несколько разбитых автомобилей. А в самом центре бурлила потасовка. То тут, то там, мелькали ядовито-зеленые жилеты полицейских, слышалось какое-то мычание и отборная ругань. Несколько человек извивалось, лежа на земле, их руки оказались закованными в пластиковые браслеты за спиной. Хотя связанными у них были не сами руки, полиция использовала пластиковые стяжки и стягивала большие пальцы на руках и ногах непослушных горожан.

Но силы были явно неравны. То тут, то там, в воздух поднимались как сами полицейские, так и части их обмундирования. Какие-то неведомые силачи подбрасывали их в воздух либо же просто срывали специальную экипировку. Неужели воздействие препарата придавало дополнительные силы людям? Но если так, то почему они не могли быстро расправиться со всеми противостоящими им силами?

Похоже, что ситуация тут усложнилась донельзя. Я подошел к карте и взглянул на нее. К моему неудовольствию на карте схематически изображена только небольшая часть Парижа, зато весьма крупно. Но квартиры профессора на схеме не наблюдалось. С большим трудом я вспомнил, что он живет где-то недалеко от лаборатории, собственно он этим несколько раз бахвалился. Добраться до профессора можно если посмотреть на точно такую же карту, только в том же районе. И попасть в нужный регион можно по линии подземки, правда войти в нее тут не удастся, нужно искать новый выход. Хорошо, что станции метро в Париже на каждом шагу, на карте я быстро нашел еще несколько станций всего в нескольких минутах легким шагом.

Я не без труда смог сориентироваться на местности и выдвинулся к нужному, по моему разумению, входу где-то в трех кварталах. В метро меня встретили усиленные наряды полиции в черных костюмах, касках, наколенниках и с легкими фиберглассовыми щитами. Непонятно кого они конкретно охраняли: пассажиров метро от беспорядков на улицах или же наоборот, не хотели впускать беспорядки в подземку.

Меня уже начинало постепенно мутить от всех тягот сегодняшнего дня, и я с трудом сдерживал злость на всех, кто мешает мне продвигаться к моей цели. А еще я устал. Какая-то смертельная усталость начала наваливаться на мои плечи, каждое препятствие на моем пути, даже турникеты на входе, готовы были выдернуть чеку из моего сверхнапряженного состояния.

Я хорошо помню, как подошел мой поезд, я уже занес правую ногу над пропастью отделяющую пол вагона от пола перрона, как сзади почувствовал мощный тычок прямо мне в поясницу. Я влетел в вагон, а все сидящие там ахнули от неожиданности. Что-то тяжелое, теплое и прерывисто дышащее придавливало меня к противоположной двери. Каким-то чудом я присел и ушел в сторону, а тело чужака, не удержавшись, потеряло равновесие и неловко осело на пол перед дверью. Я присмотрелся и с удивлением узнал своего сегодняшнего визави, одного из парней в банде подростков.

За те несколько часов, что нас разделяли, его одежда была изорвана в лохмотья, да ее почти и не осталось. Только джинсы, крепкие по натуре, все еще скрывали его тощие ягодицы и ноги. А смуглая кожа молодого араба предстала передо мной в виде множества мелких и крупных царапин, кровоподтеков и синяков. Мне показалось, но в паре мест его кто-то хорошенько прикусил, надеюсь, что это не о сам себя тяпнул.

«Дружище, ты чего? Офанарел?» – попробовал выдавить я из себя, в полном соответствии с местными порядками, но смог произнести лишь какие-то нечленораздельные звуки. Я находился в шоке от внезапного нападения, не иначе. Но молодой человек не только не образумился, а перешел к активным действия. Он вскочил на ноги, слегка присел и без каких-либо предупреждающих знаков кинулся на меня с кулаками. Он бил меня руками, ногами, головой, пытался укусить несколько раз. Не видя способа, как я могу отбиться от него на средней дистанции я перевел схватку в партер. Мы упали на грязный пол и продолжали бы еще бороться долго, как если бы на следующей станции к нам не подошел бы здоровый чернокожий мужчина с седой бородой, схватил нас, как всамделишных котят, за шкирку и не выбросил на станцию.

Двери закрылись за моей спиной, пока я сидел на холодном кафеле и созерцал убегающего с визгливыми криками подростком. С удовлетворением я все же заметил, что смог оторвать от его неубиваемых джинсовых брюк неслабый такой кусок как раз в том месте где должен был крепиться его задний карман. Но мне некогда было рассиживаться, нужно торопиться, спасение мира не может долго ждать! Несмотря на то что усталость все больше и больше наваливалась на меня, я вскочил и побежал к выходу. Кажется, и станция была та, что недалеко от лаборатории, да и шайки подростков нигде не видно.

Но только я подошел к туристическому информационному стенду, как молния разочарования пронзила мое глупое тело с макушки и до самых пят. Во время спарринга с подростком тот сумел изловчиться и оторвал у меня все до единого карманы. И именно там лежала бумажка с адресом. С тем самым адресом, где хранятся ампулы с отменой переключателя разума. Я негодовал, я топал ногами от бессильной злобы, я кричал что-то нечленораздельное, но ничего поделать не мог. В моей голове уже роилась тысяча мыслей и тяжело было контролировать свое поведение, ход своих собственных мыслей. Они тонули погребаемые сонмами более легких, коротких желаний, которые выпрыгивали из подкорки в огромном количестве и топили мое сознание.

Я не могу попасть к профессору в квартиру, я не знаю где она. Листочек бумаги с адресом пропал где-то в метро. Наверняка он уехал вместе с тем поездом либо его унес поток сквозняка куда-то в глубину темного тоннеля. И я не могу спросить профессора. Если на него и не подействовал газ, то наверняка он уже отлеживается без сознания где-нибудь в дорогом госпитале. Внезапно на меня, из темноты переулка, посмотрели грустные глаза. Глаза моего Алешки. Он ничего не говорил, просто стоял, в поношенном пальто, в несуразной вязанной шапке бешеного цвета, а в руках он держал полуистлевшего плюшевого мишку. Местами ткань медведя расползлась и из нее торчал пожелтевший от времени синтепон. Дрожь жути прокатилась по спине, неприятно охлаждая кожу вдоль позвоночника.

Я сглотнул подступающие слезы, не веря потряс головой и видение исчезло. Мой сын, мой собственный сын из далекой России, просил меня спасти наш мир, спасти себя и вернуться к нему. Домой, к жене и дочке. Я должен был что-то предпринять. И тут второй раз меня пробило молнией осознания происходящего до самых пят. Лаборатория, машина по генерации газа, автоматический режим. Ее можно попробовать перепрограммировать, наверняка профессор синтезировал газ отмены в ней и там могла остаться программа. Нужно только добраться до нее. И появиться там следует как можно скорее пока город не поглотила волна всеобщего помешательства на фоне отсутствующего разума.

Я побежал, несмотря на все усилившуюся боль. Оказалось, что ловкий парнишка все же дико извернулся и укусил меня за лодыжку. С каждым шагом мне становилось все больнее, в голове все больше нарастал протест, но грустные, полные отчаянья глаза Алешки, не давали мне остановиться. Вот уже вдалеке показалось здание лаборатории, вот я уже у подъезда. Хватаюсь за ручку и подношу руку к кнопкам электронного домофона. Хочу набрать код, но не помню его. Стараюсь его всеми силами вспомнить, но вместо этого я вижу, как из трубы на крыше здания медленно уходит в атмосферу белый дымок.

И тут я сам себе задаю вопрос: «А почему на меня не подействовал газ? Почему все в зале белые люди сошли с ума, а я…»

***

- Деда, – протянул полусонный внук, – а что, а что дальше было?

Длинная история, рассказанная Николаем, произвела неизгладимое впечатление на малышей. Они разомлели от множества слов, да ласкового летнего солнышка. Тот малыш, что кушал банан, уже лежал с полузакрытыми глазами и из последних сил придерживал от падения шкурку.

- Ну, – протянул деда, – в общем, в Россию я так и не вернулся.

В этот момент, банановая кожура выскользнула из ослабевших детских пальцев и пролетев несколько метров, плюхнулась прямо на голову китайскому джентльмену, решившему вынести бак с мусором на помойку в субботнее утро.

- Кыш, кыш! – закричал он и замахал руками, стараясь спугнуть распластавшихся в кроне огромного вяза детишек.

Внуки встрепенулись, возбужденно закричали, засуетились и ловко перепрыгивая с ветки на ветку, ринулись с гигантского вяза единым потоком в сторону зарастающего полынью школьного стадиона. Китаец, все еще стоящий с баком в руках, что-то говорил, возможно даже на китайском, но его голос утопал в многоголосом гаме, издаваемом многочисленными Трубочкиными.

- Ну вот, так всегда. Не успеваю дорассказать историю нового мира потомкам, – Николай Трубочкин, глубоко вздохнул и ловко почесал задней лапкой за ухом. – Эх, такую страну потеряли. А все из-за своей гордыни!

In tribute to E. Lemonov