История Олафа Соренсена. Невероятная, но возможная.

история олафа соренсена владислав кравченко рассказ про норвежца француженку и ЦЕРН с большим адронным коллайдером

Глава 1

Тристан де Вилье, главный редактор газеты «Вечерний Гренобль» шел размашистым и уверенным шагом по пятому этажу семиэтажного офисного центра. Тристан направлялся к лучшему своему кадру. По крайней мере, именно так он полагал все предыдущие полгода, пока Доминик Бюро, журналистка, только что окончившая профильное заведение, трудилась в его газете. И у него на то были все основания. Старые кадры уже исписались окончательно, им надоело перемалывать одни и те же региональные новости, а ничего нового в округе не происходило. Студенты не бесчинствовали, главы мировых правительств не прилетали на форумы, даже глобалисты обходили предгорье Альп стороной. В общем, в газете царил полноценный застой, разлагающий как само издание, так и всех его читателей.

А вот Доминик… Что-то в ней было такое, что не давало Тристану сидеть на месте. И даже возраст как-то отступал, когда этот почтенный господин, предпочитающий твидовые костюмы классического профессорского покроя, приближался к мадмуазель Бюро. Возможно, это энергия ее молодости, дух не покидающего авантюризма или же притягательная безрассудность и полное отсутствие застенчивости. Временами у месье Вилье создавалось впечатление, что если попросить Доминик взять интервью у президента России, то она за неделю доберется до него, и получит-таки интервью.

- Доброе утро, девочка моя! – Тристан слегка поклонился.

На появление босса журналистка отреагировала незамедлительно, не то что остальное болото пишущей братии, она встала по стойке смирно, оправила на себе белую блузку и черную юбку до колен. Все произошло, скорее всего, спонтанно и неосознанно, но возымело определенное воздействие на Тристана. Он запнулся и из головы вылетело то, собственно зачем он и пришел к своей сотруднице. Старость, а еще тут эти формы.

- Да, патрон? – Доминик слегка наклонила свою милую головку, чтобы лучше расслышать с чем же Вилье к ней пожаловал.

- Я. Э-э-э, – вместо ответа протянул Тристан. – Ну, я… Гхм… Да что же это. Вылетело из головы. Зачем же это я…

Вилье смутился, залился розовым румянцем, проступающим из-под седой бородки. А в довершение образа растерявшегося школьника он еще и опустил голову, будто бы собирался как следует рассмотреть все ворсинки на ковровом покрытии редакции.

- Патрон, вы, наверное, пришли поговорить о моей работе? О той статье про беженцев на юге Франции? Или может быть о социальной напряженности среди студентов в нашем кампусе на рю де Сталинград? – Доминик совсем чуть-чуть согнула колени, так, чтобы иметь возможность смотреть в лицо Тристану. Все же между ними была разница не только в возрасте.

- Я… О да, о вашей работе! – главный редактор моментально воспрянул духом, как только понял, что ускользнувшая мысль, снова вернулась в его умудренную опытом голову. – Я пришел поговорить о твоем новом задании, девочка моя.

- Да, я слушаю, – мадмуазель Бюро присела на краешек ее стола, доверху заваленного бумагами.

- Ну, видишь ли, как бы это сказать… – Тристан опять задумался. – Новостной фон в нашей местности спокойный. Он был таким на прошлой неделе, в прошлом месяце. Весь прошлый год он не изменялся, да и пятилетка прошла без чего-то занимательного. В таких условиях издавать газету — сущее затруднение. Все мои журналисты уже потеряли квалификацию на этих «новостях». И я не хочу, чтобы ты точно так же закончила свою карьеру.

Доминик окинула взглядом своих коллег по цеху. Да, ситуация не из приятных. Трое откровенно попивали на работе отличные молодые французские вина этого года, еще двоих она не видела в редакции уже с неделю, а жалкие остатки о чем-то тихо перешептывались на крохотной кухоньке в углу и попивали напиток, отдаленно напоминавший кофе. И обменивались они новостями явно не по работе.

– В общем, ничего у нас не происходит. Абсолютно ничего. И твои статьи на злободневные темы для нашей газеты — настоящая отдушина. Я слышал, как люди их обсуждают в местных забегаловках. Ты молодчина, ищешь неординарные темы. Когда-то давно и я таким был, искал что-то новенькое, жаренное и интересное. Но всему и всем есть предел. Ты помнишь Жака?

- Жака? – Доминик сморщила лоб, стараясь вспомнить. – Нет, боюсь, что не припомню такого. Кто это?

- Жак был моим сотрудником несколько лет тому назад. Он писал много и раздувал сбыт тиражей «Вечернего Гренобля» на триста процентов каждый раз, когда публиковал свои статьи. Но постепенно он стал сдавать. Пока не дошел до того, что просто сидел в этом офисе и выдумывал новости из головы. Как журналист он сошел на нет. И я его не виню. Его потом перекупило солидное столичное издание, и он уехал в Париж. Но зато теперь тут есть ты.

- Я кажется вас понимаю, – совсем неуверенно произнесла Доминик.

- Да, я в общем-то, не об этом. Я о твоем новом задании. Так уж выходит, что сидеть на месте тебе не придется. Ты слышала что-то о Большом Андроном Коллайдере? Об опытах что они там ставят? О поисках неуловимой «Частицы Бога»?

- Да, что-то слышала. Адронный коллайдер не так уж и далеко от Гренобля. Плюс их физики иногда приезжают к нам в университет, читают лекции. В школе я была не особо с точными науками, наверное, поэтому я и выбрала журналистику, но думаю, что смогу разобраться во всем, если мне толково объяснят.

- Вот-вот, к этому я и клоню. Я хочу, чтобы ты написала целую серию статей о том, как живется и работается на этом коллайдере. Когда его строили, о нем трубили чуть ли не каждую неделю. Дескать и стройка самая дорогая в истории человечества, да и в результате, все равно, мы все сгинем во чреве искусственно созданной черной дыры. Ох уж наши фермеры протестовали! Чего только не выдумывали. То коровы у них передохнут, то пчелы пропадут, то еще напасть какая. А сейчас… Тишь, да благодать. Все уже и забыли про этот чертов коллайдер.

- О да, наша братия повеселилась вдоволь на той теме. И действительно, его запустили и все нормализовалось. Побузили немного, но потом просто привыкли.

Тристан улыбнулся и продемонстрировал успехи своего дантиста, засунувшего лапу в корпоративную страховку, а затем продолжил:

- Но мне нужна целая серия, статей на 12 или 15, не больше, только совсем о другом. Я хочу показать нашим читателям будни, обычные трудовые будни, геройские поступки, скрывающиеся за обыденностью, обычных тружеников этого коллайдера. Поезжай туда, обживись недельки две или три, заведи знакомства, влейся в местную тусовку. Проникнись местной атмосферой зануд и ботаников. Но учти, что читать статьи будут у нас, а поэтому не стоит особо критиковать образ жизни заурядного научного сотрудника. Пусть это будет многосерийная ода героям, решившим пожертвовать все свое свободное время науке!

- Дюжина статей с вживанием в обстановку… – Доминик что-то подсчитывала в уме. – Так это же почти полгода на сбор информации и подготовку материалов. Вы хотите избавиться от меня на весь этот срок?

- Ну что ты, что ты! – главный редактор активно замахал руками словно престарелый воробей крыльями. – Я вовсе не хочу от тебя избавляться! Я хочу дать тебе шанс перейти на качественно другой уровень. Я хочу, чтобы ты выросла в профессии и стала больше, чем просто журналист местной газетенки.

- Патрон, я не понимаю вас, – Доминик нахмурилась.

- Видишь ли, я скоро уйду на пенсию. И попечительскому совету при мэрии придется подбирать мне замену. И я не хочу, чтобы главным редактором стал какой-то необразованный чиновник из городского аппарата. Поэтому мне нужно, чтобы кто-то запомнился всей интеллигенции этого города, и чтобы вопросов о твоем назначении на должность главного и единственного редактора не возникло.

- Но шеф! Я еще так молода и неопытна! – выпалила девушка.

- И не дури, я пришел в газету, когда мне было всего шестнадцать, а в двадцать я уже управлял отделом. Тут не так-то уж много премудрости нужно! Тебя же учили несколько лет. Вот и применишь свои навыки на практике. Тем более что заменить тебя все равно некем.

На этот раз уже Тристан огляделся вокруг и безразлично пожал плечами. Тем самым он подчеркивал, что других кандидатур на его место нет.

- Ну, как же так. Мне придется уехать отсюда на целых полгода. А я только-только начала встречаться с Алехандро! – в сердцах воскликнула Доминик.

- Ой, милая моя, у тебя будет еще этих Алесандро и не сосчитаешь… Вернее, сколько захочешь, столько и будет. А профессиональный долг в такой профессии, как у нас — дело с наивысшим приоритетом.

- Тут такая размеренная жизнь, я уже обжилась, со всеми наладила отношения…

- Вот именно от этого я и хочу тебя уберечь… Решено, ты едешь! Я пришлю тебе телефон контактного лица, моего старого друга. Он будет твоей точкой контакта, постепенно через него познакомишься со всеми, кто тебе покажется интересным.

***

- А, что, Джузеппе? Не взять ли нам еще по пивку? – задумчиво произнес долговязый Альберто.

Два закадычных друга, дружащих уже без малого тридцать лет, расположились в раскладных шезлонгах на балконе квартиры мамы Джузеппе.

- Да, пожалуй. А то по телеку показывают какую-то хрень. Ничего не понимаю. Непонятные коллайдеры, шмолайдеры... Ерунда сплошная.

- Ну, а так что же и не ерунда-то? Ерунда, без базара! – Альберто открыл очередную бутылочку светлого. – Правда, бабла ребята подняли на этом коллайдере просто немеряно, я слышал. Миллиарды евро. Мне один знакомый еврей рассказывал, что бывал он там у них в Швейцарии, так эти ученые, слышь, вообще в бабле купаются, в землю его закапывают и заказывают себе самые дорогие игрушки.

- Да ладно заливать-то! – Джузеппе скорчил гримасу недоверия. – Там по-любому суперконтроль должен быть, всякие руководители проектов из Лонсиньора и прочий планктон!

- Эй, вы, планктон! – идиллию дружеской трепотни разрушила мама Джузеппе, выглянувшая из окна. – Пошли бы лучше работу поискали, а то сидите тут как два дурня, сохните только от безделья.

- Ой, мам, – Джузеппе сложился в кресле, в котором сидел раза в три или четыре, – ну не начинай опять, ты же знаешь, что сезон работ уже закончился. Все, что смогли мы уже сделали. Так что сидим, отдыхаем на свое, на законное! Не мешай.

Женщина скрылась в глубине помещения, ничего не ответив, а только укоризненно покачала головой.

- Да ты только посмотри какая дура! – Альберто аж встал со своего кресла, и указал рукой с бутылкой пива, в экран телевизора. От резкого жеста несколько капель янтарной жидкости вылетели из бутылки и оставили переливающиеся разводы на плитке балкона.

Джузеппе кинул взгляд на телевизор. Действительно, там давал интервью какой-то престарелый тип в белом халате поверх костюма и такой же белой строительной каске. А за его спиной возвышалась громадина непонятного инженерного оборудования: сверкающие полированным металлом шары, толстенные плиты матового металла и прочее, название и назначение чего знают только профессионалы. Но независимо от предназначения, машины выглядели необычайно дорогими.

- Слушай и действительно! Столько деньжищ они туда ухлопали. Вот бы нам хотя бы сотую часть от этого. Вот бы зажили бы тогда!

- Да какая сотка, тут и миллионной части хватило бы!

***

- Синьор Романо, господин Аверардо ждет вас, – здоровенный как шкаф охранник, отступил в сторону и пропустил сына Аверардо в комнату.

За всю свою жизнь Романо бывал в кабине отца нечасто. Он вообще не любил загородный клуб отца. Этот вертеп для встреч местных мафиози, банкиров и прочего бомонда из Милана наводил на него неподдельное отвращение. Дельцы разной масти со всей округи не считали зазорным прохватить по шоссе десяток километров до Новара, а затем еще три до клуба в пригороде. Ведь тут располагается одно из лучших гольф-полей Италии, и отобедать можно вполне сносно. Не говоря уже о прочих услугах типа стрижки, полировки ногтей и прочего. Но что-то отталкивало Романо от визитов в клуб. Что-то неприятное и непознанное, то ли атмосфера клуба, то ли его посетители.

Романо вошел в кабинет, за ним бесшумно прикрыли массивную деревянную дверь, и он оказался лицом к лицу со своим отцом. Аверардо Мацци сидел за изысканным, но прочно стоящем на массивных ножках, рабочем столом. С тех пор как Романо встречался с отцом в последний раз, мощная фигура отца, к которой Романо привык за все те годы, пока он рос и мужал, изменилась. Аверардо сморщился, скрючился, ссохся. И даже знаменитые «молотобойцы», мощные кулаки отца, которыми тот прокладывал себе дорогу в пору своей боевой молодости, увяли и уже не выглядели как грозное оружие. Но лицо Аверардо, с его крупными чертами, еще вселяло уверенность, что обладатель подобной физиономии сможет постоять за себя.

Под стать физическому состоянию оказался и голос отца. Он все еще излучал твердую уверенность, но уже не громогласил как раньше.

- Романо, сын. Сядь, – Аверардо указал рукой с громоздким перстнем на роскошное кресло в викторианском стиле с резьбой, завитушками, бардовым бархатом и золотой нитью.

Романо повиновался. Не в его правилах — нарушать просьбы родителей. Тем более отца. Что уж говорить, но так его воспитали в патерналистическом стиле. А от воспитания никуда не денешься. Сын присел на краешек кресла и замер в ожидании дальнейшего развития событий.

Отец молчал. Он смотрел мутным взглядом на своего единственного сына и держал паузу. Под изучающим взглядом отца Романо стало неуютно, он поежился, затем заерзал на месте и обнаружил, что сидит так, как будто бы он в гостях или на приеме у короля или министра. Пришлось постараться чтобы расслабиться и, подвинувшись, Романо облокотился на спинку роскошного кресла.

- Сын мой. Я уже достаточно пожил на этом свете…

- Отец, не говори так. Мы все, и я в частности, мы очень тебя любим и уважаем…

- Не перебивай… – Аверардо закашлялся, затем одним движением закинул надвинувшиеся на глаза черные с сединой пряди так, чтобы не мешали, и продолжил. – Я уже далеко не молод. Пожил в этом мире. Я много работал. Для тебя. Для твоей мамы. Для моего дела и ребят, в конце концов. Но я не уделял достаточно внимания своему здоровью и вот теперь, похоже, что мой конец приближается.

Романо хотел было опять возразить, он даже привстал с кресла и приоткрыл рот, но властным жестом огромной ладони, отец остудил пыл своего сына.

- Подожди, Романо, подожди. Я не просто так позвал тебя сюда… – Аверардо снова закашлялся, на этот раз уже дольше и сильнее. Затем он промокнул рот измятым носовым платком. – Похоже, что наш семейный врач оказался прав, мои дни сочтены.

- Отец! – голос Романо оказался одновременно полон сожаления и изумления.

- И совсем скоро, все вот это, – отец обвел рукой кабинет, – весь наш семейный бизнес, все мои ребята, все наши доли в местных предприятиях, все перейдет к тебе сын. А ты должен быть готов взять на себя огромную ответственность.

- Отец, но сейчас у меня уже есть ответственность.

Романо встал, подошел к окну. В свои почти тридцать, Романо Мацци нельзя было назвать ни красавцем, ни здоровяком. В детстве он часто болел, чем вызывал много беспокойства в семье. Его мать причитала по любому поводу так или иначе связанному с сыном, а отец переживал молча и где-то на стороне вымещал свой гнев на природу и несправедливый мир. Может быть именно тогда Аверардо и задумал создать свою организацию. За здоровье сына нужно платить, а откуда деньги у обычного фермера?

Тем не менее надежным и неусыпным надзором за здоровьем мальчик рос, развивался. И вот теперь, перед окном стоял мужчина ростом в 165 сантиметров, с черными как смоль прямыми волосами, темной, в отца, южной кожей, и темными же глазами. Мать всегда говорила, что глаза у Романо, точно от его бабки по отцовской линии.

- Отец, ты же знаешь, что я тренирую местную футбольную команду. У нас неплохие спонсоры, достойные игроки и я хочу вывести команду Новара в лигу чемпионов Италии. Я…

- Вздор! – прохрипел отец. – Разве какие-то пинания мячика на любительском уровне могут сравниться с управлением настоящей корпорацией? Пусть она и не оформлена до конца легально, но моя, нет, наша корпорация существует. И ей нужен руковод…

- Отец! Футбол не игрушки! На игре можно зарабатывать миллионы, при грамотном управлении, разумеется!

- А что ты скажешь всем нашим служащим после моей смерти? Извините, ребята, мне интереснее пинать мячик, чем обеспечивать вас работой? Ты понимаешь, если на вершине корпорации не будет стоять настоящий владелец, то рано или поздно она рухнет. И тогда все наши предприятия постигнет крах. Ведь мы вкладываем деньги…

- Но отец, – Романо аж оторопел от собственной наглости, от того, что он осмелился прервать отца еще раз.

- Мы вкладываем деньги, – Аверардо переключился на тон наставника, которые всеми правдами и неправдами старается втемяшить в голову нерадивого ученика какую-то истину, – в местные предприятия, даем в долг, получаем наши проценты. Если кто-то не платит, то мы долги изыскиваем. В качестве обеспечения берем части предприятий, стараемся идти людям навстречу. Да мы владеем долей почти в каждом десятом деле в регионе. Как ты думаешь, что произойдет, когда корпорации не станет?

- Не станет и каждого десятого дела? – робко предложил Романо и отошел от окна.

- Молодец, сын, быстро схватываешь. На лету, – отец опять закашлялся, на этот раз приступ продлился недолго.

- Отец, все в порядке? – Романо подошел и склонился над Аверардо.

- Сядь! И слушай! Ты знаешь, что наш бизнес сильно диверсифицирован, у нас есть разные направления. Какие-то работают хорошо, какие-то не очень. В начале этого года, этот прохвост Леопольдо пораздавал ссуд местным фермерам, а урожай погубила засуха почти полностью.

- Да, засуха в этом году случилась неординарная. Я помню, что у тебя половина полей пожелтела. Проезжал как-то мимо. Не было даже воды на полив.

- Да, так этот прохвост и выдал слишком много займов фермерам. И теперь те не могут их вернуть в полном объеме. Клянчат отсрочку до следующего урожая. А ведь им нельзя спускать. Уговор был на возврат средств до октября, а уже конец сентября. И дашь слабину, так они тебе отхватят потом и целую руку. Я хочу, чтобы ты занялся этим делом. Я хочу, чтобы ты выбил долги из фермеров.

- А почему этим не может заняться Леопольдо? Я как-то не особо хорошо схожусь с новыми людьми, а из фермеров я почти никого и не знаю. И ты же знаешь, я мягкий человек, который не может требовать.

- Леопольдо, как почуял жаренное, так сразу же исчез. И никто его теперь найти не может. Хотя никто особо и не ищет. А вот тебе, стоит заняться собой и научиться требовать. Я уверен, что хотя бы несколько знакомых фермеров у тебя есть, кто нам должен. Вот с них начни, верни долги! Только чтобы все было честно! Никакого жульничества!

- Но отец!

- И никаких возражений. Будешь отчитываться еженедельно! Записки присылай моему секретарю, он мне все передаст. А теперь ступай! Что-то мне нехорошо! Ступай!

Глава 2

Олаф не без оснований считал, что его интервью — очередная глупая затея, которые с небывалой инициативой генерирует центральный аппарата ЦЕРН. Ну с какой стати, ему, обычному ученому, проводящему бесчисленные опыты на ускорителе, идти куда-то, встречаться с кем-то и о чем-то там рассказывать. «Да эти журналюги ни черта не поймут!» – всякий раз говорил он себе, как только в памяти всплывало четкое указание его непосредственного руководителя. Олафа слегка передернуло, как только в памяти материализовался его руководитель, дающий нечеткие и пространные указания по поводу общения с прессой. Нужно было настоять тогда, и попробовать уговорить его, чтобы кто-то другой участвовал в этом бессмысленном общении, а не Олаф.

Но протестовать нужно было неделю назад, а сейчас он уже активно крутил головой в поисках перекрестка рю Энштейна и Паули. Невысокие домишки не предполагали наличия хоть какого-то питейного или едального заведения в этом районе. Да и сам Олаф никогда не слышал, чтобы хоть кто-то из его коллег из лаборатории собирался в заведении «У Жака». Но только он уже было собрался повернуть назад и усесться в удобное кресло перед мониторами в центре управления, как его взор, доселе скользивший по стенам, зацепился за небольшую и едва приметную табличку на стене одного из строений.

Табличка как раз и гласила, что Олаф Соренсен, урожденный норвежец, прибыл в нужное место. Внутренне покорив себя за нерешительность, а разворачиваться стоило раньше, он спустился в полуподвальное помещение, отчистил ноги от уличной слякоти, на которую богато начало осени, и пригляделся. В помещении царил настоящий злачный полумрак. По крайней мере, именно так ему представлялись заведения где устраивают нелегальные тотализаторы. Сперва Олафу даже показалось, что потолок, в некоторых местах, скрылся в облаках сигарного дыма. Но когда его глаза привыкли к полумраку, он отметил, что стены, отделанные темными породами дерева, только лишь добавляют мрачности помещению, наполняемому дневным светом через скромные продолговатые окошки под потолком. А никакого дыма тут нет и в помине, просто так падал солнечный свет.

В углу он приметил парочку в белых халатах, видимо, пришли на обед, чуть далее, у стойки сидел какой-то мужчина, в непонятного цвета мятом костюме, всклокоченными волосами и кипой бумаг. Он посасывал мелкими глотками какое-то спиртное пойло из низкого стакана с кубиками льда. Он не мог быть журналистом, поэтому Соренсен, в поисках своего контакта, углублялся все глубже и дальше в помещение «У Жака».

Дойдя до тупика и не обнаружив там никого, кто хоть как-то мог быть журналистом, он развернулся с четким намереньем покинуть заведение, как тут же наткнулся на что-то мягкое. Оно неожиданно ойкнуло и отскочило от Олафа.

Соренсен оглядел препятствие, на которое он наткнулся. Им оказалась вполне миловидная девушка, лет 23–25, ниже Олафа как минимум на 15 сантиметров, но с пышной, аппетитной фигурой.

- Здравствуйте, мне зовут Доминик! Доминик Бюро! – девушка поправила длинные каштановые волосы, и протянула руку для рукопожатия.

- Здрасьте, – промычал Олаф от растерянности, и неуклюже схватил протянутую руку.

Доминик Бюро еще раз поправила непослушный перманент и глядя прямо в глаза, чем еще больше вогнала в краску норвежца, произнесла:

- Вы Олаф Соренсен?

Олаф оцепенел. Несмотря на свое плотное телосложение, светлую, но не пышную бороду, и даже на свои 185 сантиметров роста, всю свою брутальность, он замялся и не мог произнести ни слова. Лучшим для него решением, конечно, было бы бегство, по крайней мере, так диктовали ему его инстинкты. Но на уровне сознания он понимал, что уход не решит возникшую проблему. А когда он получше пригляделся к стоящей перед ним девушке, то понял, что незачем бояться такой милой барышни.

- Хм, – Доминик прочистила горло и чуть громче повторила, растягивая слова, – вы Олаф Соренсен?

- Да, – кивнул Олаф, – то есть нет, то есть да. Ну в смысле я и есть Соренсен Олаф… Да, это я.

Доминик хихикнула и наконец-то смогла вытащить свою миниатюрную руку из огромной лапищи скандинава.

- А я, Доминик Бюро, – она прижала обе руки к груди, стараясь жестами дополнять свою речь, возможно она говорила с акцентом или же ее собеседник не отличался хорошими навыками в языках. – Прибыла к вам сюда, чтобы взять интервью у вас! И получше узнать, как живет и работает весь комплекс ЦЕРН!

- Да-да, я понимаю, – Соренсен закивал, оставаясь все в том же неудобном положении, с протянутой рукой и на полушаге.

- Может быть, присядем? – девушка скосила глаза на близлежащий столик и дополнила движение глаз легким кивком головы.

- О, да-да, конечно, давайте!

Олаф отпрыгнул от опасной близости с Доминик, и почувствовал несравненное облегчение, но чувство неловкости все еще владело им, и он очень неуклюже разместился за столиком, чуть не опрокинув солонку и подставку с салфетками, затем несколько раз шаркнул стулом о каменный пол, искривился в лице, стараясь изобразить сожаление и только тогда успокоился.

- У вас тут, в ЦЕРНе, все такие же неуклюжие, как вы? – Доминик улыбнулась, стараясь разрядить обстановку.

- О, да, все такие! Да-да, конечно! – по инерции отозвался Олаф, внимательно изучая глазами небольшой настольный стендик с новинками меню.

- Олаф, – Доминик, похоже, догадалась, что Олаф сильно смущен тем, что в нее врезался, да и в целом с дамами он небольшой мастак общаться, – я всего лишь девушка, которая пришла взять у вас интервью. Оно согласовано с вашим руководством. Согласовано на всех уровнях, поэтому вам нечего опасаться и ничего лишнего вы мне не расскажите.

- Да-да, хорошо, – под воздействием мягкого голоса своей собеседницы Олаф начал постепенно успокаиваться.

- Олаф, расскажите мне, чем по-вашему мнению занимается ЦЕРН? Ради чего вы работаете? И да, закажем что-нибудь?

Олаф глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, задумался на несколько секунд и наружу полился поток научной мысли из фонтана истинны. А уже через двадцать минут у них на столе появилось по большой резной керамической кружке с темным хмельным пивом, какие-то жареные колбаски, квашеная капуста, чайник с чаем и тарелка с нарезкой сыра. А Олаф и Доминик горячо обсуждали тему, жгуче беспокоящую, как оказалось, их обоих.

- Ну как же так, не может быть такого! – горячился Олаф. – Ну не верю я во всякую эзотерику и в то, что людей похищали НЛО! Не верю! Это все выдумки больных на голову людей!

- Ну как же так, есть же документальные свидетельства о том, что их действительно похищали. На телах похищенных появлялись стигматы, явно свидетельствующие о проведении опытов! Это все показания свидетелей со здоровой головой! – отзеркалировала Доминик.

- Это все проявление их психики! И ничего более! Психика человека может творить чудеса с его телом!

- Вот именно! – чуть не на все заведение, прокричала Доминик. – Есть же такие люди экстрасенсы! Они могут читать мысли, видеть сквозь предметы и лечить руками!

- Это шарлатаны того же калибра, что и все предыдущие! – откусив жирный кусок жареной сардельки отмахнулся Олаф. Пиво придавало ему новые силы в споре и одновременно убирало страх перед малознакомой женщиной.

- А как же опыты в Институте Карнеги? А что ты скажешь против использования экстрасенсов на службе ФБР в 70–80 годы прошлого века? Это что, все тоже утка журналистов? – Доминик покрутила вилкой с наколотой на нее капустой, последняя не удержавшись, улетела куда-то за пределы стола и видимости.

- Все эти сообщения и исследования — яйца выеденного не стоят! – взревел уже охмелевший Олаф и встал.

Он окинул мутным взглядом помещение кафе, заметил несколько лаборантов в халатах, уставившихся на него, потом сел. Только тут он ощутил, что наклюкался и уже слабо контролирует себя.

- Еще как стоят, – девушка продолжала гнуть свою линию.

- Я верю в науку и в конкретные измерения!

- Но тем не менее даже твоя хваленая наука, не дает четкого представления о нашем мире! – не удержалась и уколола собеседника Доминик.

Олаф сначала побледнел, затем покраснел и даже слегка побагровел. Его уши налились кровью как глаза у носорога и на фоне белобрысой шевелюры они заметно выделялись.

- Да как так-то! – прорычал Олаф уже слабо себя контролируя. – Как так не дает? Мы ведь проводим опыты, эксперименты, подтверждаем расчеты! Подо все подведена научная база! Мы не можем бездоказательно что-то объявить. Все проверяется по 10 раз в различных, независимых между собой точках! В разных лабораториях! Разными людьми!

Олаф уставился сверлящим взглядом куда-то в центр Доминик в напряженном ожидании ответа.

- Ха, – фыркнула та, ни разу не испугавшись грозного вида норвежца. – А что ты скажешь, дорогой Олаф, по поводу двойного слепого тестирования, что применяется в медицине? А про гомеопатию? Что скажешь про гомеопатию? А про то, что свет, это одновременно и частица, и волна. И то, что его свойства зависят от того, есть ли разумный наблюдатель или нет. Что скажешь? Может быть ты мне еще будешь заливать сказки про то, что в космосе существуют черные дыры, притяжение которых настолько велико, что ничто, даже свет не в силах вырваться из ее объятий? Будешь, да?

Олаф оторопел от столь энергичного выпада со стороны своей собеседницы. И ведь действительно, она била в самое уязвимое место науки. В то, что они, ученые, пока еще не научились, вернее, не смогли до конца объяснить. Он задумался, потом глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

- Видишь ли, Доминик, – Олаф и сам не заметил, как тоже перешел на «ты», – ты верно обозначила проблемы, которые мы пока не можем разрешить, точнее, подвести под них нашу научную базу, поэтому…

- Так ты отрицаешь существование черных дыр? – ехидно заметила француженка.

- Нет, что ты! Конечно же нет. По современной, общепринятой теории, подтвержденной Стивеном Хокингом, всеми его расчетами, его и его коллег работами, они существуют…

- И что? Даже свет, не может покинуть черную дыру из-за ее гравитации?

Олаф чувствовал, что Бюро готовит какой-то подвох, но его мысли метались и путались в голове.

- Ну да, а что? – неуверенно протянул Олаф. Весь его скандинавский пыл куда-то исчез в один миг.

- Так ведь гравитация воздействует на массы, а фотон — частица которая и есть свет, по вашей же научной концепции является безмассовой частицей! У нее просто нет массы и гравитации не на что действовать! – Доминик хлопнула ладошкой по столу и улыбнулась, обнажив белые и ровные зубы.

- Но, погоди, ведь черная дыра воздействует на пространство, ведь она его изгибает, – начал путано оправдываться Олаф.

- Да, да, да, я это уже слышала. Что пространство изгибается, скручивается, а свет — это волна, вот она вместе с ним и скручивается. А что будет, если разумный наблюдатель возьмет и посмотрит на проводимый эксперимент? Свет сможет покинуть черную дыру?

Олаф в исступлении смотрел на журналистку из Гренобля. Он не знал, что ей ответить. Он не очень хорошо разбирался в черных дырах, его научная специализация немного отличалась, но что-то в его мировосприятии заискрило и начало подклинивать.

- Ладно, можешь не отвечать, – Доминик покровительственно махнула рукой, – я как-то брала серию интервью у одного парня, так тот был помешан на всех альтернативных научных теориях. Вот и понабралась от него.

Олаф, набравший было воздуха в легкие для еще неготового ответа, с видимым облегчением выдохнул.

- Слушай, Олаф, – Доминик подвинулась вплотную к ученому и перегнувшись через столик, совершенно серьезным тоном произнесла, – а ты веришь в то, что наши мысли материальны? В то, что мир превращается в то как мы о нем думаем?

Олаф задумался. Но не над заданным его вопросом. Он ощутил аромат Доминик, аромат женщины. Все его мысли о науке куда-то испарились, теперь же он смотрел на свою собеседницу и видел перед собой очень привлекательную особу. Молодую, моложе Олафа лет на пять, а то и десять, относительно высокого роста, под стать ему. Крепкие и здоровые каштановые волосы, да еще и вьющиеся. А в отношении кудряшек у него с юности был пунктик. Да и пышные формы, так ценимые в северных странах, ничуть его не отпугивали, а скорее наоборот. В теле, сами по себе, зашумели, заклубились и забегали по венам гормоны.

- Я… Я могу тебя пригласить на свидание? – поколебавшись, спросил Олаф, смотря прямо в глаза Доминик.

Та задумалась, но не подала ни единого намека на свое решение. Девушка не моргнула ни глазом, не повела даже бровью. Как заправская актриса она держала и тянула паузу. И вот в момент, когда Олаф уже был готов отвести взгляд, она ответила:

- Да, господин Соренсен, почему бы и нет?

***

Романо припарковался в нескольких кварталах от дома своего друга Джузеппе. Новара город не такой древний, как Милан или же Рим, его несколько раз разрушали, то варвары, то цивилизаторы, а затем отстраивали заново. Но улочки его, по необъяснимым причинам оставались такими же узкими и извилистыми, как в каком-то Ватикане. Проехать по ним и припарковаться на шикарном BMW 7-й серии — задача явно не из простых.

Сын Аверардо Мацци долго варьировал между многочисленными поворотами, стульчиками уличных кафе, бесчисленными ящиками с подгнивающими фруктами около лавок зеленщиков, а сенсор опасного сближения автомобиля с препятствием отчаянно сигнализировал, что вот-вот и полированные бока автомобиля понесут повреждения. Водитель нервничал, пока не плюнул и не решил оставить машину хоть где-то, а остаток пути дойти пешком.

Джузеппе хотя и считался старым другом Романо, они когда-то учились в одной школе, в разных классах, но все же в одном здании, а и иногда даже играли вместе в озорные мальчишечьи игры, но сам Романо не ощущал никакой дружеской привязанности ни к Джузеппе, ни к кому было-то либо из других школьных приятелей. Когда дела у отца пошли в гору, он как-то естественным образом отстранился от бывших товарищей и влился в новый круг общения.

Романо вышагивал по узкой улочке, подсчитывая про себя совершенные шаги. Конец сентября выдался на редкость теплым, любимую кожаную куртку натурального коричневого цвета, пришлось снять и тащить в руках. И если торсу Романо удалось восстановить тепловой баланс, то ноги изнывали от жары в черных плотных ботинках на высокой подошве. Он всегда покупал ботинки на толстой «манной каше», подсознательно стараясь компенсировать невысокий рост, но никогда в подобном не признавался, даже самому себе.

Покрутив головой в очередном переулке и подумав, что уже заблудился, Романо выудил телефон из кармана с намерением загрузить карту и сориентироваться на местности куда же идти. Он не был у Джузеппе лет десять, никак не меньше. А с тех пор толи тут все уже успело поменяться либо он сам изменился настолько, что уже не воспринимал знакомые с детства улицы.

Но не успел молодой Мацци запустить приложение с навигацией, как из-за поворота на него внезапно налетело тело. Какой-то мужик, в рубашке навыпуск, футболкой под ней, а еще и в теплой жилетке, выскочил из-за угла и не успев затормозить впечатался на полном ходу в Романо. А тот, не заметил приближающуюся опасность и не успел отойти в сторону, как поступал обычно.

- Эй, поосторожнее! Здесь тоже люди! – выскочило из Романо само собой.

- Ромо? – мужчина остановился, уставился на Романо и даже не собирался отходить. А после вообще схватил его за плечи.

- Да, что это, – начал было возмущаться Романо небывалой фамильярности, но тут он распознал некогда очень хорошо знакомые черты, – Пеппе?

- Ромо! Да это ты! Сколько лет, сколько зим! Старик, как ты поживаешь? – Джузеппе искренне обрадовался встрече, темпераментные эмоции вскипели моментально.
- Пеппе! – от переизбытка чувств только и смог произнести Романо, ох уж эти экспрессивные итальянцы!

- Ромо, дружище! Я так рад тебя видеть! Пойдем, сядем куда-нибудь, поговорим! Столько лет, столько времени! – Джузеппе покрутил головой, в поисках удобного места, а затем уверенно потащил старого приятеля вниз по улице.

- Да я, собственно, к тебе и шел, – начал Романо издалека.

- Слушай, как ты сейчас? Я слышал, что твой отец хорошо поднялся, метит в мэры Новара в следующем году.

- Ну, про мэра ничего не знаю, он меня в планы не посвящал, – ответил Романо, а на душе вдруг неистово заскребли кошаки. – А сам я тренирую футбольную команду нашей провинции, да вот, собираюсь работать на отца.

- Нашу футбольную команду? – Пеппе остановился, словно не веря своим ушам, затем потащил приятеля с утроенной энергией по направлению к кафе. – То-то я смотрю, они начали играть лучше. Да и новые лица там появились. Ты молодец! Видимо, средств потратили до пупа!

- Да, не без этого, – Ромо стыдливо улыбнулся. Хотя состояние внутри ухудшилось.

- А я вот на мели, как обычно в это время, – Джузеппе рассыпался в улыбке, – весь урожай продали через нашу биржу, теперь вот отдых до весны.

- Да, я знаю. Ведь биржа принадлежит моему отцу…

- Вот ведь! А я-то думаю, почему заведующий говорил все время Мацци, да Мацци. Теперь все понятно!

- Слушай, Пеппе… – Романо остановился, замялся, подбирая слова. – Я к тебе не просто так прибыл. На тебе долг висит, уже три года. Ты занимал крупную сумму денег, но так по ней еще и не расплатился…

- Да-да, это все на Джулиану занимал. Вернее, чтобы от нее откупиться, вот ведь стерва попалась! Уже не слышал о ней ничего года два, но все равно не отпускает! А ты то тут каким образом замешан?

- Ты занимал деньги у моей семьи, та ссудная касса, в которую ты обратился, принадлежит моему отцу. На текущий момент твой долг, вместе с процентами составляет 37 тысяч 507 евро.

Пара остановилась. Пеппе внимательно посмотрел на своего приятеля, потом улыбнулся:

- Да ладно, Ромо, ты что шутишь?

- Никаких шуток Джузеппе, вот, у меня есть копия твоего долгового обязательства, – Романо засуетился, стараясь вытащить из заднего кармана джинс сложенный вчетверо листок. – Смотри сам.

Джузеппе осторожно взял листок, дрожащими руками развернул его, медленно изучил текст.

- Да, это мой, но… Разве ты…

- Пеппе, мне очень неловко тебе говорить об этом, – Романо внимательно разглядывал шнуровку своих ботинок, – но я пришел специально к тебе, чтобы получить… Вернее, предупредить тебя, что я… Что мы… Что касса настоятельно просит тебя вернуть весь долг.

- Ромо, да что ты! – начал было Джузеппе, но тут же умолк. На лице его приятеля, теперь смотрящего прямо ему в глаза, отсутствовала улыбка или даже легкий намек на нее. Похоже, что дело принимало серьезный оборот.

- Да, Пеппе. Я тут, чтобы предъявить тебе официальное требование о погашении займа, – голос Романо жестким не стал, но его слова резанули по уху и сердцу Пеппе.
Дрожащей рукой Джузеппе взял еще один листок и даже не стал в него смотреть.

- Слушай, Ромо… Синьор Романо… Мне нужна отсрочка. Я на мели, но думаю провернуть в ближайшее время пару операций. Все тебе верну.

- Сколько?

- Месяц. Мне нужен месяц. Ровно месяц.

- Договорились!

Романо протянул руку, а после вялого рукопожатия он оставил своего бывшего друга стоять в полной растерянности посреди узкой и извилистой улочки, с бельем висящем на веревках где-то в высоте, да с кашпо и цветами под окнами. Спускаться к машине было легче, чем подниматься. И не только от того, что гравитация помогала, но и от того, что он сделал то, чего так страстно опасался все предыдущее время. Уличные кошаки утихомирились, мысли наконец-то освободились. Оказалось, что предъявить долг старому другу не так уж и сложно.

***

Олаф стоял посредине сквера перед центром ЦЕРН и жевал свой тощий галстук, больше походивший на шнурок. Жевал его буквально, кончик галстука свисал у него со рта и в глубокой задумчивости норвежец совершал автоматические жевательные движения. Соренсен, несмотря на свой тридцатник, так и не нашел достаточно времени, чтобы как следует разобраться в женщинах. Вот и сейчас, он торчал тут один как перст и любой сотрудник, случайно выглянувший из окна корпуса, мог увидеть его, одинокого и с начинающим жухнуть тюльпанчиком, обернутым в прозрачную бумагу, в руках.

Мужчина огляделся. В сквере ни единой души. По небу пробегают темные осенние облака, кое-где на зеленый газон упали первые оранжевые листочки. Ветер то и дело сдувал челку и Олафу приходилось каждый раз ее поправлять, по случаю он соорудил прическу. Так или иначе, чувствовал он себя нелепо до невозможности. Такая женщина… Такая, как в самых смелых его мечтах, и вдруг согласилась пойти с ним на свидание. Эка несуразица! Вернее, экий суровый женский обман. На душе скребли кошки, потому, что его вот так вот обманули, что ему стоит плюнуть на все и уйти, пусть даже и с потерей некоторой репутации. Все равно его никто не видит. Или почти никто. А хотя пускай даже если и видят!

Его нубуковые рыжие ботинки по-прежнему прочно стояли на бетонной дорожке, а листики продолжали свой вальс вокруг авангардистской скульптуры из полированного металла. Что выражает скульптура, он бы и сам был рад узнать. Как раз таким вопросом Олаф задался в самый свой первый визит в ЦЕРН, но ответа за те несколько лет, что он провел здесь, он так и не получил. Соренсен в задумчивости потер бороду. И еще раз взглянул на произведение искусства, все равно делать оставалось решительно нечего.

Он был уже почти полностью уверен, что Доминик не придет. Его взор зацепился за материал, из которого автор изваял свою скульптуру. Под переменчивым осенним светом глаз четко различал патину покрывшей металл, а из-под каждой заклепки, от каждого шурупа, тянулся заметный светлый след окислов. Атмосферные осадки, да солнце упорно делали свое дело, молча и терпеливо окисляя стойкий металл. И глядя на творение рук скульптора, если его так можно назвать, создавалось полное впечатление, что разум человека не был готов противостоять силам, которые создали этот мир.

После глубокого вздоха, он опустил руку с цветком, развернулся и медленно побрел по дорожке. Женщина опять обманула его. Так всегда происходило, он просто забыл об этом, забылся за многочисленными экспериментами, расчетами, докладами, наладкой оборудования, семинарами и конференциями. Он был неудачником, он им и остался. Сердце сжалось в груди, хотелось расплакаться, пустить хотя бы одну, скупую слезу.

- Олаф, – какой-то знакомый голос позвал его из-за плеча.

Погруженный в свои невеселые мысли, молодой ученый и не среагировал на оклик. Только подсознание встрепенулось и пустило информацию на повторный круг анализа.
- Олаф, – голос прозвучал куда настойчивее.

И тут до сознания наконец-то дошло, что его, Олафа Соренсена, кто-то зовет. Он очень нерешительно остановился, медленно развернулся, стараясь, чтобы сентябрьский ветерок высушил ту самую, скупую слезу, которая уже начала свой путь из уголка левого глаза. Около скульптуры стояла Домник. Ее легкое платье в ярко-алый цветок игриво развивалось, повинуясь движениям воздушных масс. Доминик Бюро, на высоких каблуках, вся такая прихорошенная и напомаженная, держала двумя руками дамскую сумочку и покачивалась из стороны в сторону, красуясь перед своим ухажером.

Олафа как молнией прошибло, сто миллионов вольт пришпилили его сквозь ботинки к бетону дорожки. Его двигательный центр полностью парализовало, а рот смог вытолкнуть из себя лишь что-то отдаленно похожее на имя Доминик.

- Привет, – кокетливо произнесла Доминик и расплылась в улыбке.

А уже тут Олаф чуть не схватил сердечный удар. Давление в кровеносной системе подскочило, адреналин вспрыснулся в кровь, призывая к немедленному действию. И Олаф, повинуясь древним инстинктам, сделал первый, а затем и второй шаг по направлению к девушке. Он неуклюже, но все же начал продвигаться к объекту своих желаний. Подойдя ближе, он ощутил его полностью. Её запах, который, как ни странно, ведь с момента первой их встречи прошла неделя, он так и не смог забыть.

- Пррриветт, – с огромным трудом выдавил Олаф.

- А я вот, – Доминик сделала оборот вокруг себя, – принарядилась ради нашей встречи! Тебе нравится?

Если от вида Доминик Олафа пронзило молнией, то вопрос прозвучал словно раскат грома. Мозговая деятельность все еще была парализована, но подсознание требовало ответа и немедленно. Еще одно усилие и ответ почти готов к воспроизведению.

- Катастрофически! – произнес Олаф первое, что пришло ему на ум. Впрочем, произнес он слово с окаменевшим языком. – Прекрасно! Да, катастрофически прекрасно! Удивительно прекрасно!

- Я рада что тебе понравилось, – Доминик еще раз улыбнулась. – Ой, а это мне?

Олаф отметил, что руки девушки потянулись куда-то вниз, к его рукам. А там… А там ведь цветок!

- Да, это тебе! – постепенно ученого начало отпускать, дыхание восстанавливалось, а онемевшие члены постепенно приходили в подвижность. Он даже смог приподнять руку и протянуть цветок Доминик.

- Ой, спасибо! – девушка приняла цветок и, поднеся его к лицу, вдохнула аромат. – Тысячу лет мне мужчины не дарили цветы! Олаф, ты такой внимательный и галантный!
Она подошла немного ближе к Олафу, немного подумала и взяла того под руку. Олаф тут же ощутил тепло ее тела всей своей левой половиной туловища. На улице было не так уж и прохладно, но тепло руки, тепло Доминик, он ощутил сразу же. Возможно, она тоже волновалась, но просто не показывала этого. Наконец-то Олаф полностью пришел в себя, он смог выдохнуть, хотя его корпус еще колотило от адреналиновой встряски.

- Ну, куда пойдем? – интригующе посмотрела на Соренсена девушка.

А куда можно пойти в общем-то заурядной швейцарской деревушке? Да еще и с девушкой. Ну можно пойти погулять по полям, посмотреть на альпийских коров, из которых добывают лучший в мире шоколад, можно попробовать прогуляться по лесным тропинкам, правда там на каблуках не очень. Ну или… А об этом он и не подумал. Чем занять свою леди на прогулке?

- А давай прогуляемся по нашему центру? Я покажу тебе всё, что тут у нас есть. А потом пойдем пообедаем к Жану. Как тебе? – нашелся Олаф, да и кафе «У Жана» ему очень понравилось, поэтому он был совсем не прочь туда заскочить.

- Вполне, – отреагировала Доминик и еще раз улыбнулась.

На удивление даже самого Соренсена, ЦЕРН оказался не таким уж и маленьким, вот уже битых сорок минут они ходили кругами, а он все рассказывал и рассказывал. Множество лабораторий, с каждой из которых была связана какая-то история. Вон в той, обожгло жидким азотом лаборанта, когда тот полез за случайно упавшим и закатившемся под оборудование обручальным кольцом. А вот в этой однажды у лаборантов размагнитились все пластиковые карты, включая карты для обедов. Поэтому вся лаборатория сидела на голодном пайке целую неделю, пока администратор столовой не привез новую партию карточек. И самое удивительное, что никто так и не понял при каких обстоятельствах и как карты смогли размагнититься. Долгое время ходили слухи, что виновата в том другая лаборатория, где произошел произвольный направленный магнитный импульс, но никто так и не признался. Наконец, они подошли к импровизированной часовенке, так, небольшой стеле, даже без символа какой-либо религии. Но именно тут многие из ЦЕРН молились своим богам.

- А вот тут у нас наша местная церквушка, – смущаясь, Олаф обвел рукой местное капище.

- О, как интересно! Ты ведь знаешь, мои родители, как и многие люди того времени, достаточно религиозны. Моя мать регулярно ходит в церковь. И меня, когда я еще была девочкой, таскала туда же!

- Да, у нас тоже некоторые сотрудники не лишены подобного религиозного пережитка. В деревне есть церковь, но наши предпочитают ходить сюда. Не то чтобы руководство как-то не одобряет религиозность сотрудников, но никак и не запрещает. Все на принципах самотека.

- И знаешь, это очень здорово, что в вашей организации с пониманием относятся к религиозным чувствам персонала. А ты то сам, как? Часто сюда приходишь? И да, какую религию ты исповедуешь?

- О, у нас в Норвегии все сложно с религией. Церковь от государства была отделена только в 2012 году, совсем недавно. Но тем не менее государственной религией оставалось и остается евангелическое лютеранство.

- О, я даже и не слышала о таком течении! Звучит как какая-то секта!

- Мои родители, не то, чтобы слишком уж религиозны, но в моем городке, если ты не ходишь в церковь, то на тебя начинают смотреть косо. И да, раньше оно действительно было сектой. Впрочем, хорошо, что я рано уехал на учебу в Осло. Там ты можешь быть кем угодно.

- Да, и кто же ты?

- Ты знаешь, кто я по вероисповеданию очень сложно сказать. Я чувствую, что наш мир не без божественной силы, в нем точно есть что-то еще, кроме планет, звезд и вакуума. Есть что-то, что мы пока не можем познать и вообще навряд ли когда сможем.

- Так ты атеист?

- Скорее агностик, – Олаф безразлично пожал плечами. – Но одновременно я считаю, что традиционные религии — затуманивают разум обычных людей. Да, когда-то религия была жизненно необходима, но сейчас… В наш век просвещения, полетов в космос и докапывания до истинных кирпичиков мироздания, все эти сказки про искупление, про грех, да про страдания после смерти, воспринимаются как сказки для малообразованных крестьян.

- Фу, Олаф, как ты можешь? – Доминик скуксилась. – Ведь, например, Хрестос страдал за тебя, а потом умер на кресте. Представляешь? Умер за тебя. За тебя, такого красивого и умного.

- Ну, Доминик, неужели ты веришь в эти сказки древних шумеров? Да и не Хрестос, а Христос. Первый это всего лишь ученик, а вот второй как раз и есть мессия. Ты думаешь, что некий персонаж, с именем Иисус, был действительно сыном бога? – игриво возразил Олаф. Сейчас рядом с Доминик ему было так хорошо, что все страхи и робость улетучились, словно их и не было.

- Конечно, почему бы и нет? И Бог ему позволил умереть ради людей, всех людей на земле, включая тех, кто жил рядом и включая тех, кто живет сейчас и будет жить потом! – в голосе Доминик появились жесткие нотки, беседа о политике или религии способна развалить даже крепкую дружбу, не то что первое свидание.

- Да ерунда все это, сказки! – Олаф проглотил наживку теологического спора и уже не мог себя контролировать. – Все современные религии — коммерческие предприятия, вытягивающие средства из верующих! Все эти ритуалы и прочее, все за деньги, все за счет паствы! А эта концепция греха? Ты только подумай, чтобы управлять людьми нужно навязать им понимание того, что они поступают плохо! Даже новорожденные и те грешны! Изумительно изобретательная концепция! Церковники продают аутодафе, зарабатывают огромные деньжищи!

Олаф настолько увлекся своими рассуждениями, что даже и не заметил, как Доминик начала постепенно хмуриться.

- Олаф, – она попыталась прекратить лекцию. Но куда там…

- А всякие другие религии? Не касаясь основных конфессий. Ведь есть же еще множество других, появившихся не так давно. Например, культ Карго в Океании? Ему всего лет 50 или около того. Люди на островах молятся на самолеты и их бог в форме пилота! Религиозные люди, по моему мнению, всего лишь необразованные и темные чурбаны, неспособные на самостоятельное мышление, вот им и вкладывают в головы всякую чушь, те, кто поумнее. А еще…

- Хватит! – парочка уже почти дошла до заведения Жана, но Доминик резко бросила руку Олафа, приняла угрожающую позу, ноги расставлены, руки в бока. – Да что ты знаешь о религии! Что ты, недоучка-ученый, знаешь обо всех таинствах, что творятся в христианстве и других религиях. Как ты можешь рассуждать о Боге, не познав и частицу его! Ты просто недостоин даже упоминать его имя, не то чтобы говорить, что его нет и он погиб на кресте не за нас!

Доминик отвернулась, ее плечи принялись подергиваться. Олаф ошарашенно посмотрел на свою подругу, он ощутил себя в полной растерянности. Ведь именно так они в своих лабораториях рассуждали, когда вдруг заходил разговор о вере. Среди ученых скучно быть верующим и опасно для карьеры. Кто будет продвигать ученого, который сетует на божье проведение, а не на собственные силы и знания? Норвежец подошел к Доминик, положил ей свои руки на плечи.

- Оставь меня, – Доминик резко одернулась и отошла на шаг в сторону, так и не повернувшись. – Ты такой же, как все! Заумный мелкий человечек, возомнивший себя Царем в этом мире!

- Доминик, я… – начал оправдываться Олаф.

- И не иди за мной, ты мне противен!

Доминик, уверенным шагом, проследовала до поворота по рю Эйнштейна, а Олаф, так и остался стоять в одиночестве, в очередной раз не в силах пошевелиться. На глазах уходило его счастье, но он ничего не мог поделать. С собой ничего не мог поделать.

***

В детстве, когда Олаф еще жил со своей матерью и отцом в их собственном домике на берегу Нордзее, он часто любил смотреть различные научные шоу по телевизору. Денег на роскошный цветной аппарат у них не было, но мальчику вполне хватало и черно-белой версии. Ведь ему было важно то, что показывают, а не как это выглядит.

А посмотреть по телевидению было что. Научные программы выходили в ту пору одна за одной, правительство активно испытывало новую форму просвещения, и при желании можно было сидеть перед теликом хоть целый день. Иногда именно так и происходило. Молодой Олаф млел от людей в белых халатах с умными лицами и горящими глазами в очках, от сложного научного оборудования с множеством контрольных индикаторов и цветных лампочек. Даже сами здания лабораторий, построенных уже после Второй мировой войны, наводили священный трепет на еще не окрепшие молодые мозги. Именно тогда Олаф безоговорочно уверовал в могущество стекла и бетона.

А когда он вырос, то оказалось, что все, что показывают по телевизору, ну или почти все, так или иначе, постановка. В действительности же ученые работали не только в ультрасовременных бетонных «коробках», а скорее совсем в другом типе заведениях. Его университет в Осло мало чем отличался от высшей школы в пригороде, а та, в свою очередь, походила на сельскую школу, в которую мальчик проходил целых восемь лет. Дерево, природный камень, закопчённые потолки.

Но Соренсен не сдавался, он верил, что там, за горизонтом, он наконец-то попадет в те самые невыразимо фантастические здания, которые он видел еще в детстве. И однажды судьба ему улыбнулась. Так он попал в Швейцарию, в ЦЕРН. И именно тут от души у него отлегло, действительность оказалась именно такой, о которой он грезил долгие годы отрочества. Здания больше похожие на казармы, огромные приборы с множеством индикаторов и с мириадами разноцветных лампочек, а еще сверхсовременные компьютеры всего лишь на расстоянии вытянутой руки.

И вот сейчас он сидел в своей лаборатории, в месте о котором мечтал всю свою осмысленную жизнь, и его грызла неописуемой природы тоска. Конечно, можно попытаться догадаться, что он тоскует о Доминик, но самому Олафу от такой догадки легче не становилось. Он угрюмо и невидящими глазами уставился в монитор компьютера и бесцельно пролистывал страницу за страницей отчеты о результатах последних опытов. В его голове все сливалось к единому вопросу: что же пошло не так, если девушка его мечты, убежала от него?

Олаф встал с рабочего кресла, сделал пару пассов руками, разминая грудную клетку. Подошел к окну. Конец сентября в предгорье изумил бы буйством красок любого импрессиониста и погрузил бы в ступор даже самого опытного экспрессиониста, но Соренсен не замечал ни цветных листьев, ни причудливых узоров увядающих трав. В его голове гудел и резонировал только один вопрос «почему».

Внезапно зазвонил телефон, Олаф сквозь пелену раздумий даже не сразу понял, что это именно телефон. Но все же, звонок вырвал его из оцепенения.

- Олаф, это я, – произнесли на той стороне трубки.

У молодого ученого перехватило дух, а мысли забегали из стороны в сторону в попытках понять, кто же может быть этим «я». Голос походил больше на женский, но кто ему будет звонить вот так, в разгар рабочего дня, да еще и не называть себя? Его ассистентка? Нет, она обычно сама забегает. Кто-то из бухгалтерии? Но там у него нет настолько близких знакомых. Его неуклюжие размышления снова прервал голос из аппарата:

- Олаф, это я, Доминик...

На этих словах у закаленного суровой серверной природой норвежца замерзла кровь в жилах. Доминик, женщина предела его метаний позвонила ему сама! Но голос в трубке не дал ему насладиться моментом в полной мере:

- Слушай, я понимаю, что я поступила нехорошо. Я даже и сама не знаю почему я сделала именно так. Но, послушай, давай попробуем все исправить? А? Может быть у нас есть будущее? Как ты думаешь?

Доминик извинялась. Она приносила свои извинения так, как это делают самые красивые и уверенные в себе женщины. Она не говорила о том, что она сожалеет или же не уверяла Олафа в том, что подобное больше никогда не повторится. Она просто протягивала ему руку, давала новую возможность, жалела его, наконец, и избавляла от страданий.

Олаф уже приоткрыл было рот, но тут внутри у него все заклокотало. Он столько вынес после этой нелепой ссоры с Доминик, что такой простой выход, обычный телефонный звонок... В груди начала закипать ярость, подпитываемая проснувшейся гордостью. Ведь у него в роду водились настоящие викинги, суровые и непобедимые, державшие в страхе всю Европу. По крайней, мере так говорила его бабушка. А тут его, наследника бесстрашных воинов жалела какая-то девчонка. Да он сможет найти таких с десяток, а то и больше!

Соренсен сжал могучей пятерней со всей силой трубку телефона, стараясь сдержать свой гнев на глупую самку. Трубка крепилась, скрежетала пластиком, но держалась. Ей вторили зубы Олафа, они скрипели от невыносимой злобы.

- Олаф, прости...

И тут произошло чудо, весь сдерживаемый многовековой гнев куда-то улетучился за пикосекунду. Собеседница на той стороне сменила тон, в ее голосе послышались нотки какой-то далекой грусти и Олафа отпустило. С плеч свалилась целая тонна камней, душе вдруг стало легко-легко, а на глазах проступили слезы.

- Да, – только и смог вымолвить Олаф. Он не хотел, чтобы его считали тюфяком, по любому поводу разводившей нюни. А сейчас он был именно им.

- Слушай, а давай еще раз встретимся у Жака? – услышав хоть какой-то ответ, быстро перешла в наступление Доминик.

- Да, давай, – конфликт между чувствами полностью растворился и Олаф был готов мчаться хоть на край света к той, о ком он мог только мечтать еще каких-то три минуты тому назад.

- В восемь вечера, тебя устроит?

- Да, – на этот раз уже твердо и четко ответил Олаф.

***

Джузеппе, как и любой итальянец, любит вкусно поесть и поэтому придавался чревоугодию в клубе семьи Мацци в пригороде Навара. В полном соответствии с древним изречением, в котором народ требует хлеба и зрелищ, он наслаждался не только изысканной пастой с нежным мясным фаршем вкупе с изысканными томатами, но еще и представлением. Над круглым столом с закусками, в углу огромного помещения клуба, велась прямая телевизионная трансляция футбольного матча. Играла местная команда с кем-то с юга страны. За трансляцией почти никто не наблюдал. В будни клуб посещали лишь самые обеспеченные горожане, но сегодня Джузеппе мог себе позволить.

Мысль о том, что заем нужно возвращать не давала покоя Пеппе уже две с лишним недели. Он засыпал с мыслью о том, что деньги нужно найти и выплатить семье Мацци, он просыпался с ужасом оттого, что денег, тем более в таком количестве, у него нет. Но сегодня он пил хорошее вино и внимательно наблюдал за успехами местной команды.

- Давай, давай! Поливай! – распалился какой-то мужичок с «озером в лесу» на голове. – Ух ты, мазила!

Шла вторая половина тайма, а Джузеппе был спокоен словно он наперед знал исход матча. Местные вели, и он на все сто процентов уверен, что тренер доведет свою команду до победы. Без сомнения и компромисса, ведь счет уже 1:0 в нужную пользу.

На столе перед Джузеппе, помимо изысканных блюд, лежало два билета местного, не совсем официального тотализатора. Кто-то из знакомых подсказал Пеппе, что тут, в клубе, если подойти к нужному человеку, то тот все организует. Вот ему и организовали. Джузеппе поставил как просто на выигрыш команды, так и на конкретное опережение по очкам. Если его команда просто выиграет, то он получит в три раза больше поставленных денег, их вполне хватит на покрытие долга. А если обыграет соперника на два очка, то выигрыш будет учетверен. Лишние хрустящие банкноты ему бы точно не помешали.

Джузеппе не смог бы покрыть свой долг сразу, ведь свободных средств у него в обрез. Но хорошо, что нужный человек в клубе дал ему кредитное плечо 1 к 50. И вложив всего несколько сотен евро, занятых у матери, он получал полноценный вклад в свое будущее. И вот с такими радужными мыслями он поглощал вкуснейшие блюда итальянской кухни. Пеппе обнаружил, незаметно для себя, что паста у повара удалась даже лучше, чем обычно получается у его мамы. Хотя он тут же отогнал негодную мысль. Ведь мама — это святое! И готовит она всегда лучше, чем кто-либо еще на свете!

- Ах ты мазила! Поливай, поливай! – помогал советами футболистам мужичок.

Внезапно перед глазами у Пеппе все поплыло. Собравшись, он осознал, что стоит в углу холла, спрятавшись за рослым фикусом в кадке. В правой руке он зажимал билеты и не мог поверить в то, что местная команда проиграла со счетом 1:2. За каких-то пятнадцать минут, противник смог провести целых две комбинации и надежно развернул фортуну в свою сторону.

Телеканал крупным планом показывал то игроков проигравшей команды, то пенящихся от счастья противников. Мельком в кадр попал и Романо в своем коричневом пиджаке, он уходил с поля понурив голову, а ногой пинал невидимый мусор по траве. А экспрессивный мужичок в зале что-то кричал и бесновался от счастья у себя за столом.

Джузеппе постарался напрячься и вспомнить, как же произошло так, что его ставка не сыграла. Вот он сидит за столом, доедает вкуснейшую пасту, вот он встал, отошел в уборную. Где провел, ну, минут десять, не больше. Вымыл руки, подивился одноразовым хлопковым полотенцам, потом еще раз пристроился к писсуару, наполненному мелкими кусками льда с кусочками лимона. А затем… Затем он вернулся к столу, сел за него, посмотрел на экран телевизора, а там проигравшие футболисты уже хватаются от расстройства за голову.

Какая-то неведомая сила подняла Джузеппе, он заметался по холлу в поисках выхода, а затем забился в угол. Туда, где, по его мнению, можно было спрятаться и утаиться от опасности. А ведь опасность была и какая! Он ждал появления того самого нужного человека, который предъявит ему новые счета. И тот не замедлил явиться на свет.

«Нужный» человек медленно приближался к месту дислокации Джузеппе. Он неторопливо крутил четки в правой руке, а по бокам от нужного дефилировало два мордоворота. Крупные, крепкие ребята, в обтягивающих черных футболках и с лицами, лишенными малейшей эмпатии. Такие откусят тебе голову и даже не поморщатся.

- Ну, что, дорогой? Теперь ты нам должен крупную сумму в Евро, – «нужный» улыбнулся краешками губ и уголками глаз.

- Д-д-да, – Джузеппе попытался протолкнуть скопившейся ком глубже в глотку, но ничего не получилось, – я.

- Э-эй, алло! – «нужный» рисовано постучал костяшками пальцев по лбу Джузеппе. – Кто-нибудь есть дома?

Пеппе криво улыбнулся, а его ноги налились ватой и тело само собой осело на пол. «Нужный» наклонился и прямым, не допускающего компромисса голосом спросил:

- Ну, что? Как будем расплачиваться?

- Я… Мне… Можно ли мне дать небольшую рассрочку? – слова внезапно полились из его обмякшего организма. – Я знаю синьора Романо, я его близкий друг. Позвоните ему, позвоните!

Идея с Романо Мацци пришла в голову самопроизвольно, какой-то ассоциативный ряд, сложившийся в голове и завязанный на семейный клуб. Но похоже, что слова Джузеппе переключили в голове верные выключатели и «нужный» отшатнулся.

- Ты знаком с синьором Романо? Не обманываешь?

Пеппе истово закивал и сложил вместе кисти рук, словно для молитвы. Один из крепких парней, отодвинул лист фикуса и что-то прошептал в ухо нужному.

- Хорошо, – задумчиво протянул «нужный», – проходи в офис. И если ты действительно друг Романо, то дадим тебе небольшую отсрочку.

***

В жизни Олафа было не так много девушек, если не сказать большего. Он отдал свое сердце и руку науке. Именно по этой причине, уже во второй раз, он стоял как истукан посредине сквера у ЦЕРН и в тревожной неловкости осматривал все вокруг. А тут было на что посмотреть.

Несмотря на то что лаборатория ЦЕРН раскинулась в живописном горном районе на границе между Францией и Швейцарией, сотрудники самого учреждения могли мало что сказать о том, что же находится там, за оградой. Каждый день сотни людей в белых и синих халатах проводили часы за мониторами компьютеров и верстаками, обрабатывая информацию, создавая новое оборудование, планируя следующие эксперименты. А улицу пробегали быстро, словно тут чужеземный и очень негостеприимный мир.

Соренсен уже и не помнил, когда он стоял вот так на траве или хотя бы прогуливался за пределами ЦЕРН. А тут… Тут, между коробками центра, на площади соток в двадцать, раскинулась всамделишная зеленая лужайка. Сквозь нее ученые протоптали две перекрестных тропинки, а позже завхоз превратил их в бетонные дорожки.

Пара каких-то хвойных дерева произрастали тут же в сквере, и не будучи стеснёнными другими растениями, их ветви раскинулись метров на 20 в каждую сторону. Олаф заметил, что среди начавшей желтеть листвы то тут, то там, мелькает бурая шкурка белки. Вот, белка спрыгнула на траву и короткими прыжками добралась до второго дерева, а затем скрылась в кроне. Олаф глубоко вздохнул, ему почудилось, что белка побежала к другой белке, с которой у нее взаимная любовь. А у него, блестящего физика, не любовь, а не пойми что!

«И что же такое у меня?» – задумался Олаф. Мысль оказалась весьма глубокой и заняла его разум на несколько минут. За это время он по полочкам разложил все свои чувства, а затем внимательно проанализировал каждое из них. В университете он проходил, в том числе, биохимию человека, поэтому он четко понимал, какое из чувств по какой причине возникало в его теле. Но легче от этого не становилось. Все сводилось к тому, что он по уши влюбился в Доминик и хочет провести с ней всю свою жизнь. Только вот как сделать ей предложение? Не откажет ли она ему?

В пылу раздумий он медленно вышагивал по еще зеленой траве, периодически пиная редкие шишки. Увлеченный самоанализом, он и не заметил, как в сквере появился предмет его обожаний. Доминик скромно стояла в уголочке и тихо наблюдала за перемещением норвежца. Олаф был верен себе, свитер с горлом, джинсы и нубуковые ботинки. А еще русая шевелюра, борода… Она стояла и любовалась. А потом подошла ближе, спряталась за стелой посреди сквера, в надежде, что он все же ее заметит и сделает первый шаг сам.

Но Олаф не замечал, казалось, ничего и никого. Он раскидывал ногами шишки по полянке, да что-то тихо бубнил себе под нос. Пришлось действовать немного активнее. Доминик неслышно подобралась к Соренсену, поднявшись на мысочки, закрыла ему глаза ладонями. Олаф вздрогнул, его стройный рой мыслей рассыпался в мгновение ока.

- Ты, что, не ждал меня? – Доминик кокетливо поводила бедрами, хотя он и не мог видеть ее движений.

- Нет. В смысле, нет, что ты! Вернее, ждал, конечно! – от волнения Олаф не мог подобрать нужные слова.

- Ну и вот. Я пришла! – Доминик убрала руки с глаз Олафа, и развернула его к себе лицом.

- Да, я вижу. И я тоже тут!

- Ну? Ты принес мне что-то? – девушка от кокетства принялась вертеть в разные стороны верхней частью туловища.

- Я. Ну да, я, конечно. Вот, – норвежец протянул Доминик свою огромную лапу с зажатым чахлым букетиком цветов.

Два часа тому назад, когда он ездил в город, француженка, владелица небольшого цветочного магазина, сетовала на то, что в конце октября хороших живых цветов не найти. И действительно, всего за пару часов, некогда приемлемый с виду букет окончательно увял и поник.

- Ой, это мне? – искреннее удивление подарку, вот что нужно мужчине. Именно так Доминик и учила ее бабушка. – Какая красота! Спасибо!

И тут же девушка впилась губами в бороду ничего не подозревающего Олафа. Тот от удивления аж покачнулся, но так и не догадался, что стоило хотя бы немного наклониться, все же десять сантиметров разницы в росте давали о себе знать. Доминик повисла на его шее свинцовой гирей, но так и не отпустила ни букета, ни поцелуя. Зато Соренсен отчётливо слышал, как сзади в хрупких девичьих руках хрустят стебли срезанных растений.

- Ну, что? Ты соскучился? – спросила она, когда уже наконец, ей захотелось вдохнуть кислорода.

- Еще как! Я так соскучился, что ты даже не представляешь!

- Я тоже, – Доминик с силой обхватила торс норвежца и прижалась к свитеру с национальным рисунком на груди.

Молодые люди обнялись и так и пошли дальше по улице крепко сцепившись на уровне талии. Они беседовали, хотя вернее Доминик рассказывала обо всем том, что произошло с ней с момента их последней встречи. Она увлекательно, как умеет хороший журналист, проинформировала обо всех местах, где ей довелось побывать и обо всех людях, с которыми она встретилась. Олаф же с героически поддакивал, а внутри у него все нарастала тревога. Он никак не мог улучить удобный момент, чтобы наконец-то предложить Доминик руку и сердце. Но удобный момент все никак не наступал и не наступал, а где-то в глубине мозга крепла мысль о его незрелости и непроходимом инфантилизме.

Так, болтая о том и о сем, они незаметно пришли к машине Доминик и уже садились в нее, как Олаф внезапно и достоверно осознал, что он действительно влюблен. Влюблен в эту женщину. Если до сих пор разрозненные чувства не имели общего вектора, то сейчас все они сориентировались в одну сторону. В сторону Домник.

***

Хмурое октябрьское небо немилостиво покрапывало мерзким дождиком. Не то, чтобы с небесных хлябей лило как из ведра. Нет, с небес опускались мириады мельчайших капелек, слишком мелких, чтобы нестись к земле, но достаточно крупных, чтобы медленно планировать на итальянский городок Новара. Альберто ненавидел подобную погоду всеми закоулками своего молодого тела. Ему приходилось натягивать ветровку на любимый джемпер, а после длительной ходьбы джинсы и кроссовки намокали и абсолютно переставали держать тепло и форму. В такую погоду обычно все шло не так.

- Ненавижу, – тихо прошипел Альберто и отхлебнул из банки пиво.

- Что? – реплика друга вырвала Пеппе из задумчивости.

- Я говорю, что ненавижу такую мерзкую погоду! Но хорошо, что, хотя бы ветра нет, и мы можем сидеть у тебя на балконе! И попивать пиво, да, друг?

- Да, попивать пиво… – опять погрузившись в тревожную задумчивость, отозвался Джузеппе.

- Дружище, да что с тобой? Ты какой-то сам не свой? Ты разлюбил пиво? Что произошло? – Альберто пододвинул ротанговое кресло поближе к парапету и облокотясь на него, присвистнул при виде двух девушек, медленно прошедших по улице на высоких каблуках. – Ты посмотри, какие там цыпочки шастают!

- Слушай, Берто, мне сейчас не до девушек…

- А что с тобой? Давай, говори, я же твой друг! – Альберто подошел к Джузеппе, по-прежнему посасывая пенный напиток. – Небось очередная подруга отвергла? Или подцепил чего-нибудь?

- Берто. Ты помнишь Романо? Романо Мацци?

- Ну, кажется, припоминаю. Он вроде бы с нами в одной школе учился. Заморыш такой был. У него еще отец как-то поднялся лет пять тому. А что с ним?

- Да с ним-то как раз все в порядке. А вот у меня проблема…

- Что случилось, друг? Нужно разобраться с Романо? С этим шибздиком?

- Романо уже не «шибздик», как ты его назвал, Берто. Далеко не шибздик. Я должен крупную сумму денег его семье. Сначала занял денег в конторе, принадлежащей семье Мацци, затем проигрался у его букмекера. А теперь настало время расплачиваться по долгам. Романо сам ко мне приходил, требовал вернуть занятое.

- Он же хлюпик, ты его прогнать не мог? – Альберто изобразил на своем лице искреннее удивление. – Он-то каким был мелким гномом, таким и остался…

- Но, но. Про гномов ты поосторожнее, – Берто сразу же приосанился во все свои 168 сантиментов, выпрямился и пригладил рукой мокрые от дождя смоляные волосы.

- Извини… Он такой же хиляк, каким и был в школе, но у него на службе такие шкафы с антресолями, что на одного таких как мы нужно с десяток, а может быть и с дюжину. Очень серьезные ребята.

Джузеппе встал и принялся педантично измерять шагами периметр своего балкона.

- И что? – Альберто все же сел обратно в кресло. – Они на тебя уже наезжали?

- Не то чтобы наезжали. Но Романо мягко так намекнул, что долг нужно вернуть. А я, дурак, решил отыграться в его же заведении!

- У тебя были деньги? – Джузеппе поднял брови от еще большего удивления.

- Ну, я прокредитовался несколькими сотнями… – Джузеппе остановился и облокотился о каменный парапет балкона спиной. – Как… Как форменный дурачина.

От невыносимого чувства вины и отсутствия выхода, на душе стало совсем тоскливо, а еще это свинцовое небо, да давящие тучи. Джузеппе отвернулся. На глаза наворачивались слезы. Становилось невыносимо больно за себя самого, зато то, что он подкинул сам себе такой подарочек.

- Слушай и что же делать? Я с удовольствием тебе бы подкинул деньжат, но ты же знаешь, я не работаю три года, пособие конечно выплачивают, но его катастрофически не хватает! – Альберто глубоко вздохнул.

- Друг, я ценю твое желание мне помочь и знаю, что ты финансами не богат. Да и сумма крупная. Тут нужно что-то другое придумать.

- Ну а что? Занять в банке?

- Нет, мне не дадут. Дохода нет стабильного. Нужен поручитель, но никто из моих друзей либо не годен в качестве поручителя, либо не согласится вешать на себя мой долг.

- Я слышал, что банки ссуживают деньги под залог имущества. Ты не хочешь заложить машину?

- Эту рухлядь? Да ей цена сто евро, да и то придется уговаривать.

- Ну а дом? Он у тебя в центре города, наверняка можно его продать или в залог банку дать…

- Мама не согласится. Формально — дом ее. И я даже подходить к ней не хочу. В прошлый раз она мне такую выволочку устроила, когда я предложил заложить наш дом и починить крышу. Ей-ей! Да и тогда я в ее глазах буду выглядеть полным неудачником.

- Вот засада. Слушай тут надо что-то придумать. Как получить бабло быстро и без особого напряга, надо прикинуть, поспрашивать ребят, может знает кто что.

- Да как-как, только украсть. По-другому никак, я уже всю голову себе сломал. Либо занять денег еще раз у мафии, либо предложить им свои услуги, типа отработаю. Один вариант хуже другого. Могу еще сбежать куда-нибудь, в Албанию, например, там-то они меня точно искать не будут.

- Слушай, друг. А что, если… – Альберто умолк, стараясь не упустить мысль.

- Что?

- Ты знаешь где можно поживиться деньгами?

- В банке можно или у богатея какого. Ну Ватикан еще…

- Верно, а подумай, какой проект финансируется всем миром? И так щедро, что все ученые там кушают за обе щеки черную икру по утрам за кружечкой крепкого колумбийского кофе?

- Берто, ты это о чем? – Джузеппе внимательно изучал лицо друга. А тот не спешил делиться своей идеей.

- Ты помнишь, мы смотрели передачу с месяц тому про большой ускоритель, что построен в Швейцарии, кстати не так далеко отсюда, на машине за пару часов можно доехать, помнишь? – выдержав паузу и изрядно отхлебнув из банки, вопросил Альберто.

- Ты предлагаешь устроиться туда на работу? Каким-то образом обмануть службу персонала и получать сразу много денег? – выдвинул идею Джузеппе. – Но ведь мы и в школе-то не особо блистали оценками, а после окончания вообще отупели вконец.

- Пеппе, ты вот действительно отупел, – Берто щелкнул и открыл новую банку. – Ты сам подумай, можно ли быстро заработать работая на кого-то?

- Ну, я…

- Конечно нет! – помог другу Альберто. – Но деньжат там можно урвать совсем другим способом?

В воздухе повисла минутная пауза. Стало так тихо, что друзья могли различить как струится слабый поток воды в желобах под крышей и трубах.

- Ты предлагаешь украсть? – в голосе Джузеппе явно чувствовалась тревога и недоверие.

Берто ничего не ответил, а лишь кивнул, намекая на то, что мол сам думай друг, я этого не говорил. А вслух продолжил:

- Представь, сколько баблосиков перепадает ежегодно этим яйцеголовым. И куда они их тратят? На никому не нужные пустые опыты!

- Слушай, я ведь не вор. И не хочу им становиться, – экспрессивно прошептал Пеппе, стараясь, чтобы его никто не услышал кроме друга. Затем он принялся нарезать круги по балкону в противоположном направлении.

- Как будто ты не помнишь, как мы с тобой утянули кассетник у той девчонки в школе. А потом позаимствовали машину с парковки около винного.

- Тише, тише, – Пеппе подскочил к Альберто и присел возле ротангового кресла на корточки. – Не надо нас палить. То было в детстве, а сейчас мы уже взрослые и отвечать будем на полную катушку. Мне надо подумать. Ведь должны же быть какие-то другие пути!

- Друг, подумай, подумай, – протянул писклявым, словно демон-искуситель, голосом Альберто.

С неба продолжал накрапывать мелкий дождик, от тяжелых туч даже днем на улицах Новара безраздельно властвовал сумрак, солнечные лучи не могли пробиться до узких улочек. А местные жители, старались без нужды не выходить на улицу.

Глава 3

- Синьор Романо, что же с нами всеми будет? Синьор Романо!

Здоровенный детина, ростом под два метра, с пиджаком, едва сходящемся на мускулистом теле, держа в огромном кулаке белый кружевной платочек, протирал красные от расстройства глаза. Молодой синьор Мацци отметил, что голова у здоровяка по отношению к телу как-то мелковата, а короткая стрижка редким ежиком еще больше усиливала эффект. «Слишком уж много мускулов», – отметил Романо и проследовал мимо, не проронив ни слова.

Ему и самому сейчас хотелось рыдать, но он старался, и сдерживал слезы изо всех сил. Его отец лежал в гробу, во фраке, весь белый и окруженный многочисленными цветами тоже белого цвета. Вокруг гроба собрались самые близкие «деловые» партнеры отца. Часть из них он знал, но некоторые из мужчин оказались совершенно не знакомыми. На одной из последних встреч, когда отец вводил Романо в курс дела, он упоминал о каких-то господах из Милана, но, как убей, сейчас все вылетело из головы. А если признаться, то в эту пору у Романо витала между извилин только одна мысль. Мысль о том, как ему отстоять дело отца и не дать этим стервятникам ничего растащить. Ишь, слетелись на легкую добычу, словно коршуны. И мысль эта частично заглушала горечь утраты.

Романо вышел в центр самого роскошного зала клуба, подошел к гробу, не взглянув ни разу прямым взглядом ни на кого. Мужчины в зале сохраняли молчание и заинтересовано разглядывали венскую плитку под ногами. И только семенящий сзади амбал издавал время от времени легкие всхлипы и шмыгал носом.

Молодой Мацци дошел уже почти до гроба, как сбоку его кто-то окликнул из присутствующих:

- Ромо, ты держись, мы всегда готовы прийти на помощь…

Романо резко остановился, развернулся в сторону произнесшего и застыл. Здесь он уже прямым взглядом, внимательно рассматривал немолодого мужчину, в полосатом пиджаке и фасонной шляпе. Тот стоял в окружении еще двух мужчин хмурой наружности, и всем своим видом старался выразить максимальную доброжелательность. Мацци старался вспомнить, кто же это. Может быть, это какой-то дальний родственник или близкий друг отца? Но на память, как нарочно, ничего не приходило.

- Уважаемый, – как можно тверже постарался произнести Ромо, – я попрошу вас не осквернять честь моего отца сейчас. Для вас и для всех остальных меня зовут Романо. Романо Мацци и никак иначе… В соседнем зале для всех вас накрыты столы, я прошу вас всех удалиться туда и помянуть моего отца. Скоро я присоединюсь к вам.

Мужчина в шляпе измерил Романо взглядом и, развернувшись, молча проследовал к выходу. За ним, шаркая ногами, отправились и все остальные. И только здоровяк, все так же всхлипывал за спиной. Мацци повернулся:

- Слушай, ты тоже иди туда. Я скоро приду. Дай мне побыть с отцом.

Крепыш молча повиновался. Продолжая всхлипывать, он вышел через приоткрытую дверь и с шумом притворил ее. Романо остался один на один с телом своего отца. Он медленно подошел к гробу, еще раз вгляделся в лицо мертвеца, стараясь запомнить всё, все морщинки и все складки. Затем встал на одно колено и, склонив голову, очень тихо промолвил:

- Отец. Я знаю, что я не самый лучший сын на свете, а ты, скорее всего, не самый лучший отец. Но я люблю тебя, так же как ты любил меня, пока был с нами… Мне тяжело говорить, но я готов принять на себя все обязанности, которые ты передавал мне последнее время… И я обещаю, что добьюсь уважения и не только сохраню твой бизнес, но и приумножу его. Отец, я хочу… Я сделаю все, что от меня зависит… Покойся с миром, отец!

Романо встал. На его лице читалась решимость, а в глазах не было ни капли расстройства или скорби, только непоколебимая уверенность.

- Отец, – отойдя от гроба, продолжил Романо голосом полностью уверенного в себе человека, – я с честью выполню тестовое задание, что дал мне ты. Чего бы оно мне ни стоило!

Он развернулся и вышел из комнаты доставая на ходу мобильный телефон.

- Привет, Джузеппе. Это Романо Мацци… Ничего, я не отниму у тебя много времени. Мне доложили, что твой долг увеличился. Изначальный заём, тотализатор и набежавшие проценты. Когда ты вернешь всю сумму? … Нет, я не могу дать тебе рассрочку, даже если мы друзья, вернее, когда-то были ими… Нет, мне нужна вся сумма и сразу. У тебя есть ровно один месяц… Да, я понимаю, что через месяц и два дня будет Рождество. Вот и постарайся сделать мне такой подарок до Рождества. Иначе… – тут Романо запнулся, так как заметил, что присутствующие в зале, сидящие за круглыми столами «друзья» семьи и деловые партнеры, все внимательно смотрят на него. – Я тебя предупредил. Если ты не вернешь долг, я начну процедуру принудительного банкротства и уж поверь мне, лучше тебе до него не доводить.

Не дожидаясь ответа, Романо нажал на кнопку отбоя на мобильном.

- Ну что же, друзья, – теперь Мацци обратился ко всем, – мой отец был хорошим человеком. Он работал со многими из вас, другим же он помогал, не жалея себя.
По публике пронеслась волна одобрения.

- Мой отец умер, – молодой Мацци продолжил, пользуясь приемами хорошего оратора, – теперь я возглавляю семейную фирму. Первое время, пока я получаю дела, все будет по-прежнему, но постепенно я возьму управление полностью в свои руки. Готовьтесь к переменам. А сейчас, я почту за благодарность с вашей стороны — угощайтесь в честь моего отца. Прошу!

Ромо закончил речь и быстрым шагом вышел в прохладный вечер. На горизонте светилась Новара, а в пригороде весь небосвод казался усыпанным бриллиантами звезд.

***

Альберто поежился. Поздний вечер, да еще и в конце ноября не предвещали ничего хорошего и человек, заботящийся о своем здоровье, должен был бы одеться потеплее. Но Альберто поступил совсем по-другому. Молодой человек стоял под окнами дома Джузеппе просто укутавшись с теплую, шерстяную кофту. Он не только замотался в нее как в кокон, но и постарался натянуть широкий воротник как можно выше на голову. В таком наряде он стал похож на жирную инопланетную гусеницу-захватчицу.

Где-то вверху хлопнула дверь и до слуха Берто донеслись отрывки фраз, означающие что его друг, уже идет и просит свою мать не волноваться, так как вернется минут через пятнадцать или максимум через час.

- Слушай, я уже околел тебя тут ждать, – Альберто высунул покрасневший нос из кокона и громко им шмыгнул.

Джузеппе ничего не ответил другу, а только взял его под руку и оттащил подальше от окон к глухой стене, где их разговор никто не мог услышать.

- Слушай, мы как настоящие преступники! Затаились в темном переулке, сговариваемся поздним вечером шепотом о грядущем преступлении! – прошипел Берто.

- Слушай, мне не до шуток совсем, – голос Джузеппе прозвучал словно на похоронах.

- Дружище, Пеппе, что произошло? Это опять Романо?

- Да, это он. Ты, наверное, слышал, что умер его отец?

- Да, краем уха слышал. Шикарные были похороны. В загородный клуб съехались, похоже, все местные шишки и уважаемые люди из Милана.

Джузеппе огляделся, не появился ли на улице кто-то посторонний, кто мог бы ненароком подслушать их разговор. Но улица оставалась все такой же пустынной.

- Берто, ситуация серьезная. Мне позвонил Романо, еще раз напомнил про долг. Он дал мне срок всего в месяц. Если я не верну деньги, то долг будет увеличиваться каждый раз и, в конце концов, все кончится очень печально.

- Ты ему веришь? – в голосе Альберто испарились, исчезли все игривые нотки.

- Он говорил так уверенно, что я не имею ни малейшего сомнения в том, что он сможет взыскать с меня мой долг. Но, черт побери, у меня нет столько денег! И я не знаю откуда их можно взять быстро и в нужном количестве!

- Тише, тише. Не кипятись!

- Да я всю ночь не спал, все думал, как я буду рассчитываться. У друзей одолжить не смогу, банк мне денег не даст, остается только дом, но там мама. Если мы отсюда съедем, то нам просто негде будет жить!

- Подожди друг, подожди! Не кипятись! – Берто попытался успокоить все распаляющегося Джузеппе.

- Берто, я скоро сойду с ума от напряжения, нужно что-то сделать! Я не хочу терять мой дом и не хочу подводить маму!

- Джузеппе, послушай меня, послушай, друг! Помнишь я тебе говорил про ускоритель? Про ЦЕРН? Помнишь, мы видели его по ящику? Помнишь, да? – Альберто схватил друга за плечи, а его кофта распахнулась, обнажая толстую футболку с полуоблезшим принтом.

- Черт, я думал над этим, я не могу. Я не преступник, я не вор! – лицо Джузеппе исказила гримаса отчаянья. – Я не хочу становиться грабителем, Берто, не хочу!

- Подожди, давай разберемся детально, какие у нас есть варианты, – Альберто интонацией выделил «у нас», показывая тем самым, что он поможет своему закадычному другу. А затем оттащил его в самый дальний угол двора, где и принялся шепотом уговаривать Джузеппе.

- Друг, ты тоже готов подписаться под это дело? – спустя минут пять Джузеппе уже не сопротивлялся, более того, он глубоко уважал своего друга, который на протяжении нескольких недель уже думал о том, как очистить от лишних денег швейцарский ЦЕРН.

- Пеппе, ты меня знаешь уже не знаю сколько лет, и ни разу я тебя не подводил. Я же тебе говорю — дело верное, я летом тусовался с девчонкой, которая проработала там два года или три. И на Рождество им подкидывают деньжат, наличкой. Суммы не маленькие, они же получают и зарплаты солидные. Поэтому поедем, без пыли и шума, возьмем нужную сумму, расплатимся с Романо, а если что останется, то поделим пополам. Мне большую часть, за организацию, а тебе меньшую. За тебя же долг отдаем.

- Ну я не знаю…

- Доверься мне, доверься, – промычал довольным и не принимающим возражения тоном Альберто.

- А когда нам нужно провернуть всю операцию… М-м-м… Операцию по изъятию наличности?

- Самое верное время в сочельник перед Рождеством. Как раз последний рабочий день. Народу будет мало, многие разъедутся, а выплат останется с лихвой.

- Да, но Романо дал мне только месяц… – Джузеппе постарался ухватиться за последнюю соломинку, правда, уже только для вида, внутренне он был готов пойти на преступление.

- Я думаю, что он обождет пару дней. Ничего с ним не случится. Ты главное, трубку бери и на его звонки отвечай. Не пропадай никуда. Тогда и он переживать не будет. А когда узнает, что мы едем к нему с сумкой денег, то, вообще, позабудет все прошлые распри.

- Хорошо, уговорил, – окончательно сдался под натиском друга Пеппе.

***

Ночка выдалась бурная. Вчера вечером, когда стемнело, за окном поднялся сильный ветер. Его порывы то и дело врывались в полуоткрытое окно. Доминик пришла поздно, какие-то у нее там были встречи, интервью. Олаф уже дремал, он всегда отлично спал во время бури. Возможно, что так отражалось его генетическое прошлое, то, как жили его предки на берегу неспокойного моря, когда в шторм лучше сидеть дома, чем снаряжать свои лодки для очередного похода.

Утром же ветер стих и его разбудил шум, доносившийся с первого этажа. Один из голосов он сумел быстро опознать. Хозяйка домика активно на кого-то ворчала. Ох уж и сварливая попалась женщина. Возрастом уже за шестьдесят, небольшого росточка, с вечно заколотыми на макушке крашеными волосами, так или иначе, но она еще сохраняла остатки своего былого шика. Но вот характер. Хозяйка придиралась к любому пустяку.

Однажды Олаф, арендующий, как и большинство сотрудников ЦЕРН, только второй этаж домика, пригласил нескольких своих коллег на импровизированную вечеринку. Молодые люди даже нечего не делали, только сидели и тихонько слушали Боба Марли, так как до этого вышел у них нешуточный спор по поводу музыкантов двадцатого века, оказавших наибольшее влияние на культуру. Основная словесная баталия тогда развернулась между Соренсеном и его коллегой из Дании. Датчанин настаивал на том, что именно Боб Марли оказался тем столпом, той точкой опоры, которая помогла перевернуть мир музыкальной индустрии с ног на голову, а вот Олаф придерживался мнения о том, что скорее Британцы со своим Битлз продемонстрировали куда большее влияние, нежели все американские и псевдоамериканские певцы вместе взятые.

В разгар очень интеллигентного спора, когда все спорщики мирно возлежали на самодельных креслах-мешках и размеренно беседовали, кто-то предложил найти самую популярную композицию каждого из исполнителей и устроить небольшое сравнение с тайным голосованием. Олаф собственноручно нашел все необходимые треки в сети и запустил первый на своем ноутбуке. Но соревнованию не было суждено завершиться, так как альпийская фурия, хозяйка домика, ворвалась к ним в комнату при поддержке полицейского в форме. А на недоуменные взгляды научных сотрудников, разгневанная женщина, подтолкнув локтем полицейского, заявила, что тут проходит какое-то сборище неонацистов, и что она немедленно требует прекратить противоправную сходку и впредь больше не собираться, тем более под покровом ночи.

Сконфуженный полицейский, конечно же, выполнил просьбу хозяйки дома. Ведь приоритет всегда на стороне местных домовладельцев. Ученые приезжают и уезжают, а с местными придется жить всю оставшуюся жизнь. А какая будет репутация у полицейского, если он не может справиться с обычными «яйцеголовыми»? Вот с тех пор и не заладилось у Олафа с хозяйкой. Она придиралась к нему по-любому, абсолютно незначительному поводу. Но сейчас снизу доносился еще один женский голос.

«Вот бабы зацепились языками!» – подумал про себя Олаф и тут же с ужасом вскочил. Второй женский голос принадлежал не кому другому, а Доминик! Олаф обмотался простыней, словно скандинавский бог Тор и, спеша на помощь, двинулся к двери, но Доминик его опередила.

- Эта старая перечница, скоро меня доведет до белого каления! – экспрессивно выпалила девушка. – Она думает, если я не швейцарка, то мне можно делать замечания! Видите ли, яйца нужно варить шесть минут, а не двенадцать. Дескать так тратится меньше энергии, а результат тот же! А про сальмонеллу она и слышать не хочет!

- Ну, – промямлил Олаф, – она женщина старой закалки. Поэтому предпочитает все экономить. Раньше, сама знаешь, не было такого изобилия, как сейчас. И продукты по талонам, да и голод тоже был. Они тут котов тушили, когда жрать ничего совсем не было.

- Не удивительно, – Доминик словно не слышала Олафа и продолжала свой монолог, – что у нее нет ни одного мужика. Хотя судя по старым фотографиям у нее там на первом этаже, в молодости она была хороша собой. Ведь с таким характером от нее сбежит любой! Никто такое терпеть не будет!

- Я слышал, что у нее муж служил пограничником, а потом произошел инцидент в результате которого…

Но Доминик не дала договорить своему молодому человеку, она слегка толкнула его, а затем оседлала, когда тот распластался поперек кровати.

- Олаф, а как ты думаешь, я выйду замуж? – очень игривым тоном промурлыкала Доминик.

- Ну, – Олаф замялся, стараясь, во-первых, понять причину резкой перемены разговора, а, во-вторых, сообразить, к чему такая перемена. – Я так полагаю, что, видимо, в конечном итоге, скорее всего, да. Ведь ты такая…

Но он опять не успел договорить. Женщина резко с него соскочила, а ее выражение лица красноречиво говорило непутевому мужчине, что он еще пожалеет о том, что не умеет читать мысли. Но не избалованный женским вниманием Олаф, так и не сумел осознать все коварство ситуации. А обстановка тем временем накалялась с каждой фемтосекундой.

- Так ты думаешь, что я, когда-нибудь, выйду замуж? – Доминик сделала особое ударение на «когда-нибудь».

- Ну, я полагаю, что да, – Олаф все еще не понимал, к чему клонит свет очей его.

А Доминик успела добраться до наивысшей точки кипения и уже не могла себя сдерживать или хоть как-то контролировать. Стычка на кухне с вредной хозяйкой зарядила энергией девушку, и энергия готова выплеснуться наружу в сторону любого подходящего субъекта.

- Послушай, мой любимый, – теперь вместо мурлыканья, она извергала глыбы необработанного вулканического гранита. – Я женщина очень симпатичная и очень востребованная! За мной и здесь, и во Франции, увивается толпа претендентов на мою руку и сердце. И если ты, милый мой, будешь таким же увальнем и дальше, коим ты являешься сейчас, то у тебя есть все шансы закончить точно так же, как эта старуха на первом этаже!

- Я не старуха! – донеслось откуда-то снизу.

- Э, Доминик, а в чем собственно дело? – Олаф погладил свою бородку. Он начинал проявлять признаки беспокойства, что-то тут шло не так.

- Дорогой мой, думай! Часики тикают. И помни, что твои мысли материальны, все, что ты думаешь — сбудется.

Доминик кротко поцеловала ничего непонимающего норвежца в нос, затем резко развернулась и вышла из комнаты. А минуту спустя она хлопнула входной дверью так сильно, что где-то внизу полетели с полки кастрюли, а у самого Олафа со стены соскочил портрет группы Битлз в алюминиевой рамке. Портрет плашмя упал на пол и послышался хруст треснувшего стекла.

Олаф огляделся. А что еще ему оставалось делать? Его женщина, которую он любил так, как никого до сих пор, вела себя непонятным образом. Она поцеловала его, но к чему был тогда весь этот разговор? Аналитический ум, который всегда был гордостью Олафа, один за другим выдавал различные варианты ответов на этот, дурацкий, но остро стоящий вопрос.

Минут через пятнадцать он сам себя завел в логический тупик. Ни один из вариантов не мог был принят полностью, в качестве единственного и неоспоримого. Пришлось Олафу обратиться к коллективному разуму, он начал с поиска в Google, а затем плавно перешел к чтению профильных форумов, где мужчины разного возраста и социального статуса делились своими мыслями и мнениями по отношению к такому немотивированному поведению их подруг.

Уже через полтора часа Олаф с беспокойством натягивал на себя свой любимый свитер с высоким горлом и национальным орнаментом. Судя по анализу интернет-форумов, Доминик была готова порвать с ним, и уйти к другому. Нужно было как-то действовать. Олаф завязал шнурки на одном ботинке, приступил ко второму и тут внезапно на него накатила волна отчаянья. Он неожиданно почувствовал себя маленьким мальчиком, которого незаслуженно оставила мама. Невыносимая обида накрыла его могучее тело. Обида на то, что его опять оставляют одного, что ему опять будет одиноко и ему придется посвятить все свое время науке.

***

Двигатель повидавшего свое «Пежо 405» исправно урчал под капотом и задорно отзывался на вызовы в виде крутых горных подъемов. Джузеппе и Альберто решили проехаться по живописному маршруту и выбрали дорогу с серпантином. Как известно, попасть из Италии в Швейцарию можно несколькими путями, но самый быстрый и самый недорогой — автомобильный транспорт. Несколько лет тому назад, по горной дороге шел приличный поток автомобилей желающих добраться из одной страны в другую, но затем извилистая дорога потеряла свою значимость, так как власти нескольких стран, наконец-то пробили прямую многополосную магистраль с множеством тоннелей. А старую дорогу оставили для туристов и жителей немногочисленных местных деревушек.

- Слушай, ну и помойка, – выразился об интерьере автомобиля Альберто, подставляя лицо солнечным лучам, проникающим в салон сквозь лобовое стекло.

- Да, есть немного. Но машину покупал еще отец. А потом мы как-то не особо за ней следили. Ездит и ездит, что еще надо? Я даже не помню, когда делал техническое обслуживание последний раз. Может быть года три тому. По городу и на работу все больше на автобусе. Машина и не нужна.

- Ну ты даешь! Как так можно запустить свой автомобиль? Вон весь капот в ржавчине! Посмотри!

- Ну ржавчину видно, потому что цвет белый. Был бы черный или антрацит, то ничего видно не было бы!

- Ну а резину-то ты поменял на зимнюю?

- Слушай, езжу на машине раз в месяц. Какая зимняя резина?

- А если снегопад? Дорогу заметет. У тебя цепи есть? – усомнился в надежности автомобиля Альберто, глядя на дорожные знаки с увещеванием к наличию в каждом транспортном средстве по комплекту цепей.

- Слушай, мы живем в Новара, где и зимы-то не бывает со снегом. Зачем мне цепи? – Джузеппе оторвался от дороги и с упреком посмотрел на друга, все продолжающего наслаждаться солнечными ваннами. – Да и где ты понабрался стольких сведений? У тебя у самого-то машины никогда и не было!

- Ну, я помогал своему кузену, когда тот работал помощником механика в автомастерской. Ну, помнишь, той, на страда Ландони?

- Что-то не припоминаю…

- Ну та, что сгорела еще, не помнишь?

- Это такая с большой вывеской в виде колеса?

- Ну да. Поговаривали, что пожар — дело рук Мацци.

- Угу, – промычал Джузеппе, закладывая очередной вираж по пустой дороге. Обыватели не ценят красоту, а стараются перебраться из одного места в другое как можно быстрее и с минимальными напрягами. – А ты, значит, там работал?

- Да, помогал кузену…

- Который сам помогал помощнику мастера, так?

- Выходит, что так, а что? – Берто содрогнулся, когда автомобиль, заехав в очередную колдобину, гулко отозвался многочисленными ударами в подвеске.

- Да ничего. Выходит, помогал подавать ключи?

Секунд десять шутка доходила до Альберто, а затем он прыснул. Глядя на друга рассмеялся и сам шутник, да так заливисто, что автомобиль чуть было не вписался в отбойник над пропастью.

- Ой, ой! Ты поосторожнее там, а то я начну сожалеть, что мы выбрали именно этот путь! – улыбнулся Берто.

- Да не бойся, все под контролем, – автомобиль еще раз вильнул, а резина устрашающе взвизгнула. – Тем более что эта дорога бесплатная.

- Ну, если твоя тачила не развалится и довезет нас до Мейрина, то думаю, что наш план удастся на все сто процентов! Да друг? – Альберто хлопнул Джузеппе по плечу.

Джузеппе задумался. Уже прошел почти месяц с того момента, как он принял план Альберто. Все это время он старался найти ему альтернативу. Он прокрутил в голове кучу вариантов, но все они оказались несостоятельными или же он просто не хотел платить слишком уж высокую цену. В отсутствие альтернатив, действительно, оставалось только приехать и изъять излишки у яйцеголовых.

- Да, истину говоришь друг, истину! – прокричал на весь салон Джузеппе. А затем добавил тихим и серьезным тоном. – Я много думал над возможными вариантами и их последствиями. И похоже, что ты придумал лучшее из всего, что приходило мне в голову. Поэтому давай друг, сделаем то, что мы решили и закроем тему с Романо раз и навсегда!

- Полностью с тобой согласен!

Автомобиль еще раз вильнул в повороте, поднял в воздух множество белых снежинок с обочины и скрылся в небольшом, темном тоннельчике.

***

Доминик Бюро не появлялась у Олафа уже с неделю. Не писала и не звонила. Словно в воду канула. Раньше, вернее, с того момента, когда они начали встречаться, никогда такого не происходило. Доминик всегда первая присылала поцелуйчик или же милую ухмылочку с пожеланием спокойной ночи и приятных сновидений. А тут. А тут нестерпимо ныло где-то в середине живота, его выворачивало от ощущения какой-то жуткой потери, причем окончательно непонятно было, разбежались они или нет. Олаф, как истинный физик, мало что понимал в жизни, а в женщинах он понимал и того меньше. От этого ему казалось, что декабрьское небо становится все темнее, а свинцовые тучи прижимают, придавливают его к земле.

Нужно сосредоточиться на работе, но мысли о неизвестно куда пропавшей подруге не давали сосредоточиться, хотелось выть и он, наверное, и завыл, если не опасался бы своих коллег, которые и так уже косо на него посматривали. Причиной их недружественных взглядов был его роман с Бюро, его милой и немного взбалмошной Доминик. По крайней мере, именно так и полагал сам Олаф. Все ему просто завидовали.

Но если женщины в жизни то появляются, то исчезают, то работа остается. Нужно сосредоточиться на проекте. Запуск уже в первых числах января, а еще необходимо провести несколько десятков расчётов мощности и состава пучка элементов, обработать результаты только что завершенного испытания. Ведь там они в очередной раз пытались поймать неуловимые частицы, сталкивая на умопомрачительных скоростях электроны, протоны, нейтроны и прочие частицы. Они врезались друг в друга, создавалось колоссальное давление, выделялась уйма энергии и частицы раскалывались, разлетались на свои составные части. Олаф очень любил свою работу и даже в мыслях не допускал, что он будет заниматься чем-то еще, помимо практической работы на ускорителе. Весь этот удивительный, скрытый от человека, микроскопический квантовый мир — завораживал. Он же мог служить и лекарством от боли мира человеческого.

Хотя, пока Олаф был не такой и большой сошкой, чтобы руководить самыми важными и амбициозными проектами, но, за несколько лет работы на ускорителе, он сумел выбиться в ту небольшую касту людей, которые могут время от времени запускать собственные исследования. Правда, в неудобное время, да и все мощности научного оборудования ему пока недоступны. Но ведь это только начало, дальше будет, несомненно, больше!

От мыслей о грядущих научных успехах Олафу стало немного легче, он уже видел себя через десять лет стоящим на трибуне перед другими учеными, с глазами полными слез и умиления, а все вокруг рукоплескают и поздравляют с получением Нобелевской премии по физике. И вот он довольный и счастливый приходит домой, а там… А там пустота, нет никого из близких людей, ни верной спутницы жизни, ни сонмы детишек снующих за котом, нет ничего. Только он, только Нобелевская премия. Олаф поежился, словно бы его обдало сверхохлажденным паром. Судьба-то незавидная! Он уже потянулся к телефону, чтобы первому позвонить Доминик и пускай это будет против правил. Но тут же остановился. Он понял, что ему нечего сказать. Совсем нечего.

После небольшого размышления он позвонил. Собрался с духом, набрал номер и услышал на той стороне сонный голос своей любимой. Оказалось, что она уехала в командировку в Африку, о которой из-за небольшой ссоры в дома Олафа так и забыла ему рассказать. Но уже скоро, почти через неделю она вернется, а Олаф должен подумать над ее словами.

С одной стороны, голос Доминик его очень порадовал. Она не злилась, не ругалась и даже потенциальная разница во времени совсем не испортила разговор. С другой стороны, Олаф напряженно принялся вспоминать, о чем же конкретно говорила Доминик в тот их последний день.

***

Джузеппе и Альберто в глубоком замешательстве стояли напротив административного центра ЦЕРН. Серая четырехэтажная коробка нависала над итальянцами, словно волшебный гриб над Алисой из «Страны чудес». Холодный декабрьский ветер выметал тепло из-под откровенно осенних одежд молодых людей. Пушистые белые снежинки медленно опускались на бетонный парапет перед входом в здание и тут же таяли, не в силах сопротивляться еще не успевшему остыть материалу.

- Слушай, это оно и есть? – не отрывая глаз от серой махины, спросил друга Джузеппе.

- Да вроде бы оно, – неуверенно промычал Альберто.

- Слушай, может быть, пройдемся еще раз по округе? Посмотрим туда ли мы пришли? – поинтересовался Пеппе.

Они сделали еще пару кругов по соседним улицам, внимательно читали вывески, даже пару-раз остановили куда-то спешащих людей, и те им неопределенно махали рукой в направлении административного центра.

- Ты думаешь, что мы попали по адресу? – спросил еще раз Джузеппе, когда друзья опять оказались у входа в серое административное здание.

В его голосе чувствовалась тревога. Еще вчера идеальный план, сегодня, при проработке его на местности, казался уже не таким отточенным. В представлении заговорщиков ЦЕРН рисовался как настоящая цитадель роскоши и неумеренных затрат. На деле же весь ЦЕРН умещался на площади небольшой деревушки, да и состоял он в основном из каких-то складов без окон и дверей, одноэтажных лабораторий с толстыми связками кабелей под потолками, да одним крупным зданием, на фасаде которого красовалась табличка «Le bâtiment administratif du CERN (Административное здание ЦЕРН)».

- Э, милейшая, – Альберто метнулся к выходящей из здания девице в белом халате поверх теплой кофты. – Вы не поможете нам?

- Да, в чем дело? – девушка остановилась в неестественной позе, будто бы она играла в детскую игру «Море волнуется раз», и ведущий сказал «замри» в середине фазы сложного движения.

- А не подскажите, где тут у вас касса? – Альберто скривил самую милую улыбку из всех, что он только мог. И тут же задним умом он понял, что такой вопрос может вызвать обоснованные и никому не нужные подозрения. Но он не смутился, а моментально сориентировался с правдоподобной легендой. – Мы подрядчики из Италии, должны получить причитающийся нам заработок.

- Да, я уже поняла, что вы из Италии. Вы выглядите как итальянцы, да и говорите тоже на итальянском! – девушка улыбнулась и, отвернувшись, хихикнула. – Но у нас нет кассы.

- Ой, а нам бригадир сказал, пойти получить в кассе… – Альберто напущено засмущался, и уставился взглядом в бетонную поверхность пандуса.

- А! Если вам нужно получить деньги, то тогда вам в бухгалтерию. Это сюда, – девушка развернулась вполоборота, вышла из неудобной позы и махнула рукой в сторону входа. – На третий этаж, по коридору до конца, комната 335. Но поспешите, бухгалтерия закрывается в три часа.

- Спасибо вам, милая мадмуазель, – Альберто попытался сделать реверанс, но девушка только еще раз хихикнула и упорхнула в прежнем направлении.

- Вот видишь, мы пришли по верному адресу, – с невозмутимым лицом произнес Джузеппе, – пошли!

Здание внутри оказалось не менее унылым, чем снаружи. Никакого праздника жизни, никакого движения, все пропитано гниющим бюрократизмом.

- Слушай, мне кажется, что это все больше похоже на какое-то гетто. Я был в Риме однажды, вот там, на окраинах, есть райончики типа этого здания. По виду брошенные, но какие-то люди там живут. Жутко депрессивное место. Снаружи все обшарпано, страшно в такой район даже заезжать! – высказался Альберто.

- Мне напоминает фильмы о советах, их городах. Старые фильмы. В детстве любил смотреть такое. Они в таком живут, в таком же и работают. Да и ученые учатся в таких же зданиях. Железобетонные плиты, простые окна, серый бетон, заделанные швы между панелями.

- Угу, и обшарпанные двери, – добавил Альберто, показывая на деревянные двери, ламинированные шпоном, с ободранными углами. – Мы, что? Попали назад во времени и пространстве? Это, как его, этот, социализм?

- Да не, – промычал неуверенно Джузеппе. – А, вот и 335 комната.

Альберто аккуратно постучал по двери, но никто не ответил. Он постучал сильнее и дернул дверь. Она распахнулась с ощутимым скрипом и грохотом, и парочка вошла в небольшое, но светлое помещение. В нем расположилось несколько канцелярских столов, на которых торчали компьютерные мониторы. В центре комнаты, на небольшой тумбе ютился пузатый принтер, а рядышком с ним его меньший собрат. Каждый из столов был аккуратно завален гора́ми и кипами бумаги. Даже специальные подставки не помогали. Изначально листы аккуратно складывали в подставки, а потом стали просто накидывать на уже существующие слои.

- Эй, есть тут кто? – слегка слышно произнес Альберто.

Втайне он надеялся, что тут никого нет и можно, воспользовавшись удачным моментом, совершить безболезненное изъятие денежных средств. Пеппе на невербальном уровне уловил желание друга и двинулся к двери, чтобы предупредить Альберто, если вдруг кто идет.

Но только он потянулся к ручке, как дверь потянули с той стороны и на пороге показалась приличных форм тетушка в очках с крупными линзами.

- Ой, – от неожиданности Джузеппе аж отшатнулся от дверного проема.

- Здравствуйте! – не растерялся Альберто. И пошел вперед с протянутой для рукопожатия рукой.

- Здравствуйте, здравствуйте, – ответила толстушка на жутко корявом итальянском, улыбнулась, радуясь посетителям, и пожав руку, уселась за боковой стол. – Что вам?

- Видите ли, мы, – начал Альберто и осекся. В этом отношении легенду они не продумали совершенно. Да и для начала они предполагали только найти кассу, да понять, что и как там устроено.

- Мы ищем кассу, – пришел на выручку другу Джузеппе. Ведь действительно они ее и искали.

- А зачем он вам? – поинтересовалась женщина и щелкнула переключателем на мониторе.

- Мы хотим сделать пожертвование, – нашелся Альберто.

- Да, – поддакнул Джузеппе.

- О, замечательно! – толстушка взмахнула руками, подпрыгнула на стуле, вскочила и мелкими шагами засеменила к одному из несгораемых шкафов. – Вы пришли вовремя, я уже закончила собирать деньги на лечение больных муковисцидозом детишек.

Друзья переглянулись и последовали за дамочкой к шкафу. Произношение не давало точно распознать от чего или для кого она собирала деньги, но сути оно никак не меняло.

- Ох, ужасное заболевание, – продолжала та, отдраивая шкаф, – ужасное. Мы тут храним деньги, вместо сейфа. Все органы отказывают постепенно. Все это генетическое заболевание. Недалеко от Женевы, с другой стороны озера, есть приют для больных детишек, вот мы их и собираем.

Друзья еще раз переглянулись, Джузеппе начал отходить к входной двери.

- Понятное дело, вылечить генетическое заболевание очень тяжело. Практически невозможно, – протараторила женщина, – но мы находимся на фронтире науки, на самом передовом её краю. Кто, как не мы может помогать несчастным детям?

Наконец, шкаф открылся и на свет появилась не банка, а целый прозрачный чан с наклейкой, извещающей, что тут собираются средства на несчастных детей, а в завинчивающейся крышке зияло прорубленное отверстие для пожертвований. Не успел Альберто заглянуть в шкаф, чтобы проверить, есть ли там еще что-то, как его дверцу захлопнули прямо перед его итальянским носом.

- Вот, – женщина с грохотом поставила банку на стол, и заняла выжидательную позицию.

Альберто кинул быстрый взгляд на Джузеппе, тот уже стоял у двери. Джузеппе заметил движение Берто и кивком головы подтвердил задумку. Но друзья не успели привести в действие скоропостижный план, в комнату влетело еще три штуки нимф почти в полном соответствии с первой: в очках и полноватые. Женщины расселись за остальные столы и принялись за свои обычные рабочие дела.

- Вот, – женщина глазами показала на банку, в ожидании пожертвований.

- А что это вы банку храните в запертом шкафу? – Альберто тянул время, роясь в карманах в поисках наличных.

- Ах, это. Ну, у нас работать день всего до трех, да и в это время уже никого из сотрудников в здании нет. А оставлять деньги без присмотра, даже в ЦЕРН — плохая игра. Мало ли что. Зачем пугать людей.

- А как же охрана? – Джузеппе подошел к банке с десяткой евро, зажатой в пальцах.

- Ой, что вы! Какая охрана! Это же научный городок, кого тут охранять-то! – женщина заулыбалась, видя, как деньги медленно пролезают сквозь прорезь в крышке.

- Действительно, – удивился своей недогадливости Джузеппе. – Мы, пожалуй, пойдем. Еще столько дел сегодня. Нужно конспекты перечитать. До свидания!

- Да, до свидания! – распрощалась толстушка.

- Ты слышал? Охраны нет, деньги не в сейфе, а в шкафу! – итальянцы шли по-пустому, плохо освещенному коридору, и шепотом делились впечатлениями.

- Работают только до трех! Слушай, братец, да это же настоящая халява! Я полагаю... Нет, я уверен, что ты тайный криминальный гений!

***

Джузеппе посапывал в кровати, несмотря на то, что солнце уже давно встало. Он любил иногда поваляться немного дольше, чем предпочитают остальные итальянцы. Бывали дни, когда он вставал и в семь вечера, ужинал и тут же заваливался на следующий раунд. Сегодня во сне ему снился его дом в Новара, старый, из камня и двухэтажный. Там мама ему готовила вкусные завтраки, и даже в ненастную погоду можно было чувствовать себя вполне комфортно благодаря нетипичному для тех мест камину.

А в зимние, тревожные времена, бывало, он запалит пару поленьев в камине и ждет, пока дерево не прогорит, а остывшие угли будут приятно потрескивать, отдавая тепло в комнату. Сейчас, находясь за сотни километров от родины, он вспоминал те добрые деньки и по всему телу растекалась приятная теплота. Ему даже показалось, что он не только ощущает тепло камина, но и ясно слышит потрескивание углей.

Пеппе вскочил в кровати и огляделся. Он находился во все том же деревенском домике недалеко от Преньен. Белые стены, деревянный пол, да маленькие окошки с видом на курятник. Джузеппе прислушался. За отдаленным кудахтаньем слышались какие-то явные щелчки. Ничто так не должно щелкать в деревне. Заинтересованный он аккуратно встал, стараясь не упустить едва слышимые щелчки, и осторожно начал двигаться на звук.

Деревянный пол предательски поскрипывал, отзываясь на каждое движение Джузеппе. Но он умудрился выйти из спальни, так и не спугнув источник щелчков. Но уже в общей комнате он обнаружил, что щелчки пропали. Из всех слышимых звуков, только снаружи доносилось отдаленное кудахтанье. С досадой молодой человек выпрямился, и уже не стараясь никого напугать, двинулся к креслу-качалке, где внавалку лежала его одежда. По телу пробежала легкая дрожь, температура в помещении, несомненно, была ниже комфортной. Он только нагнулся за любимой клетчатой рубашкой, как в ужасе отдернул от нее руку.

На кресле-качалке что-то истошно зажужжало и послышались те самые щелчки, что разбудили итальянца. Промедлив в замешательстве несколько мгновений, он все же ухватил за край рубашку и с силой дернул ее на себя, одновременно попятившись.

Он почувствовал что-то тяжелое в рубашке, что-то, что поднялось в воздух и, совершив пару кульбитов, с грохотом ударилось о деревянный пол, а затем, прокатившись немного, замерло. Точнее не то чтобы замерло, а продолжало издавать жужжащий звук. Такой жужжащий, требовательный и одновременно очень знакомый звук. На полу лежал мобильный телефон Джузеппе.

- Слушаю! – ответил Пеппе, как только смог сообразить какой стороной телефон нужно приложить к уху.

- А, дружище, как твои дела? – ответили на той стороне.

- Нормально, а кто это? – Пеппе еще не совсем отошел от дремоты, и даже адреналиновый коктейль, сгенерированный надпочечниками, не помогал в идентификации голоса.

- Ну, ты даешь! – голос на той стороне искренне удивился. – Слушай, Пеппе, ты меня не води за нос, что там с моими деньжатами?

- А, это ты, Романо. Извини, не узнал, – промямлил Пеппе, – богатым будешь.

- Поговори мне еще, где деньги?

Голос на той стороне стал таким жестким, что у Джузеппе невольно и непроизвольно пересохло в горле.

- Ну, я это, мы… – Пеппе лихорадочно искал ответы в еще дремлющем разуме, а ответов все не было.

- Что «я», что «мы»? Что ты мычишь там?

- Да, мы на месте. Мы уже на месте. Да! – Джузеппе принялся наматывать круги по комнате, стараясь хоть так разогнать пелену с ума.

- И?

- Ну, да. Мы уже провели обследование местности, знаем, где лежат деньги. Их никто не охраняет, все будет в порядке.

- Слушай, ты же мне как друг, – Романо немного смягчился, – но это бизнес, сам понимаешь. А в бизнесе нужно платить по счетам, вне зависимости от того друг ты, свёкор или сват. Если ты должен, то будь добр — плати. Иначе пострадаешь не только ты, но и твои близкие. И я говорю вовсе не о репутации. Усекаешь?

- Э-э-э-э…

- Да, я вчера заезжал к тебе домой, твоя мама готовит отличную пасту, ты знаешь…

- Ах, ты, гадёныш!

- Ну-ну, не надо горячиться! Постарайся расплатиться с долгом побыстрее и все.

- Через неделю, деньги будут у тебя! – Пеппе с трудом сдерживал внезапную вспышку гнева.

- У тебя всего четыре дня. Если деньги не будут у меня на столе к исходу четвертого дня, то твоя сумма долга увеличивается в два раза. Усекаешь?

- Да, – Пеппе стоял у окна и невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль, – усекаю. Это называется «счетчик».

- Молодец, умный мальчик. Твоя мама пока погостит у нас, поготовит нам пасту. Все равно ей дома одной скучно. Поторопись!

Трубка дала отбой ровно в тот момент, как только Джузеппе набрал воздуха в грудь для череды ругательств. В сердцах он с силой сжал корпус телефона. Тот скрипнул, но выдержал.

- Пеппе, ты видел? Ты видел, видел? – в комнату выкатился возбужденный Альберто.

Он подбежал к другу и замахал в сторону окна. Пеппе сосредоточил взгляд на пейзаже. Вот сарай с курами, вот небольшой луг. А вон там уже горы, вершины покрыты снегом, да и склоны тоже белые. Ничего не обычного.

- Мама Миа! – прошептал Джузеппе только когда понял, отчего так прыгал Берто.

- Да! Именно так! Смотри! Снег! И сколько его много! – возбуждение Берто все не проходило. И не удивительно, ведь увидеть снег для равнинного итальянца, все равно, что повстречаться в лесу с медведем для среднестатистического русского.

- Нам еще этого не хватало! Снег везде!

Внезапно лицо Джузеппе исказила гримаса отчаянья вперемежку со слезами. Он отвернулся от окна и сполз по стене на пол.

- Что случилось, друг? Ты не любишь снег? Посмотри, он ведь везде! На траве, на крышах! Все покрыто снегом! Круто же! – Альберто попытался взбодрить друга, так как заподозрил что-то неладно.

- Эх, Берто, не до снега мне сейчас, не до снега! Звонил Романо, у нас всего четыре дня, чтобы вернуть ему деньги. А потом он включит счетчик, сумма будет увеличиваться каждую неделю.

- Да ерунда, не сможем раздобыть денег, приедем, ему все рога обломаем, – Берто уселся рядом с другом, – а потом и сам он нам денег будет должен.

- И еще, у них моя мама! – Пеппе беззвучно разрыдался.

- Вот это да! – налет жизнерадостности вмиг слетел с физиономии Альберто. – И что же мы будем делать?

Джузеппе встал. Украдкой вытер лицо, сделал несколько глубоких вздохов. Развернулся и вцепился в плечи своего друга:

- У нас один выход — нужно брать кассу! И немедля!

- И когда же мы пойдем?

- Чем быстрее, тем лучше. Нам нельзя тянуть! Пойдем завтра!

- Да, почему бы и нет. Пойдем завтра. Несколько дней тут погоды не сделают и я не думаю, что они будут выдавать деньги прямо в канун Рождества. Наверняка за день или два до. Завтра — самое лучшее время!

- Да, друг, точно! – в глазах Пеппе загорелся огонек решимости, он отступил от Берто и вышел на середину комнаты.

- Тогда сегодня все проверим еще разок, завтра днем поспим, а ночью, как и планировали, провернем наше дело. Никто нас не заметит, и все будет в порядке. А оттуда, прямиком домой. Все у нас получится!

- Нет, – уверенно и твердо ответил Джузеппе, – мы пойдем завтра днем!

Альберто с недоверием посмотрел на друга.

- Мы не будем дожидаться вечера, – начал развивать мысль Пеппе, – деньги наверняка привезут завтра утром, а вечером будут раздавать их всем сотрудникам. Помнишь, как покойный мистер Маркочелло выплачивал премии в своей автомастерской? Он утром получал деньги в банке, затем расфасовывал их в белоснежные конверты, а вечером, перед концом рабочей смены, раздавал каждому из своих рабочих. Тут будет так же!

- Ты хочешь взять все конверты? – все еще не понимая план, уточнил Альберто.

- Нет, я хочу взять мешки денег, когда их привезут!

- Но там же будет полиция и люди из банка, охранники!

- Вот именно поэтому я хочу прибрать денежки к рукам не утром, а после того как деньги останутся одни в здании.

- А как же бухгалтерия? Те барышни, что сидят в комнате?

- Я не думаю, что они станут проблемой, припугнем их немного и дело в шляпе! – Пеппе ударил кулаком, со всем еще зажатым в нем телефоном, по ладони, подтверждая, что все будет сделано быстро и четко.

- Слушай, да ты прямо стал настоящим гангстером! – Берто встал и подошел к другу. – Ты не боишься, что, если мы облажаемся, то нас будут судить за разбой, а не за мелкую кражу?

- У нас все получится! Мы сделаем дело чисто и без свидетелей!

- Ты хочешь всех убить?

- Да нет, ты чего! Мы же в масках будем. Никто нас не опознает. Поэтому никаких свидетелей против нас не будет.

- А, это да, это само собой! Но все равно, получится уже разбой, а я не хочу провести весь остаток своей жизни в тюряге. Одно дело кража, другое — силой отнимаем деньги.

- Да не переживай, все будет хорошо. Дело верное! У меня включилась чуйка!

- Но я…

- Не паникуй! Идем завтра днем!

- Ну, хорошо, – голос Альберто потускнел, а на его лице остались лишь едва уловимые следы печали.

Глава 4

- Давай, давай, давай, давай! – Джузеппе беспокоился, что из-за скромной физической формы, его друг не успеет добежать до того места, где они оставили автомобиль.

Осталось-то пробежать всего пару кварталов, но тонкая прослойка снега, да успевшие раскиснуть опавшие листья вносили свои коррективы в планы итальянцев. Ноги отчаянно скользили и Альберто несколько раз чуть было не растянулся поперек тротуара. Бежать нужно было быстро, бухгалтерши могли и полицию вызвать, но, с другой стороны, следовало не привлекать внимание редких прохожих и на улице. А то проследят, куда они бежали, там заметят «Пежо», а затем уже дело техники. Хотя номера на машине они предусмотрительно заклеили пожухлыми опавшими листами, но все равно, машину светить не стоило.

Последний поворот и вот авто уже показалось вдалеке. Джузеппе первый сбросил скорость и перешел на просто уверенный и быстрый шаг. Альберто пробежался немного дольше, ему предстояло сперва догнать Пеппе. И теперь, он, запыхавшийся, вальяжно вышагивал меж безличных коробок лабораторий и складов.

- Я же тебе говорил, что на Рождество тут почти никого нет. Работать перестают совсем, разъезжаются по домам, – отметил Берто.

- Да, действительно, – подтвердил Пеппе, покрутив головой. Он поежился и еще больше укутался в теплую кофту. Даже для разгоряченного тела декабрьская прохлада в Швейцарии давала о себе знать.

Вот и машина! Друзья уселись в успевшее остыть драное чрево белого автомобиля и, стараясь не шуметь, прихлопнули двери. Джузеппе, как и было положено законному владельцу, разместился за рулем, а Берто уместился на пассажирском сидении вместе с добычей.

Пеппе с нетерпением выудил ключ зажигания из объемного кармана кофты, ему хотелось побыстрее убраться с места преступления, и не без труда вставил его в замок зажигания. Поворот, жужжание под капотом, автомобиль дернулся и не завелся. Друзья переглянулись.

- Попробуй еще разок! Ну же! – брызнув слюной, поторопил Альберто.

Джузеппе повторил попытку, опять ничего. Альберто явно занервничал, он начал озираться по сторонам в поисках возможных свидетелей или погони. Но Джузеппе решил сосредоточиться, а не паниковать. Он глубоко вздохнул, прикрыл глаза, досчитал про себя до двадцати трех и еще раз повернул ключ в замке. Машина громко чихнула, протестуя против неудачных запусков, и завелась. Не дожидаясь, пока двигатель прогреется, водитель врубил первую передачу и бросил сцепление. Машина заглохла.

Альберто издал такой страшный стон, что внутри у Пеппе все похолодело. Он мельком взглянул на друга и по одному выражению лица понял, что если они сейчас же не стронутся с места, то Берто самолично сядет за руль или же начнет толкать машину руками в сторону выезда. Джузеппе сосредоточился еще раз, завел «Пежо», аккуратно включил передачу, поддал газку и, с верезжанием резины по заснеженному асфальту, стронулся с места.

- Ну, наконец-то! – с облегчением выдохнул Берто.

Ребята старались не гнать, но напряжение последних часов давало о себе знать. Руки Джузеппе тряслись, ноги болели от переживания, глаза бегали из стороны в сторону, он весь превратился во встревоженное внимание. Опасность могла подстерегать в любом месте, за любым из поворотов. Проехав несколько кварталов по Мейрин, белый «Пежо» выскочил на междугороднюю дорогу.

- Сколько мы там урвали? – поинтересовался он, когда уже немного остыл.

- Сейчас посмотрим, – Альберто дернул сумку с добычей и углубился в ее содержимое.

- Ну и? – Джузеппе не мог сконцентрироваться на дороге, его просто распирало от нетерпения.

- Э, ну у нас тут, по грубой прикидке…

- Не тяни!

- Около пятидесяти тысяч, вполне непл…

- Черт! Черт побери! – взревел Джузеппе и стукнул кулаком по рулю, автомобиль вильнул и чуть не врезался в белый «Мерседес» на встречной стороне.

- Эй, не угробь нас в автокатастрофе, дружище! – Альберто явно было доволен уловом. – Пятьдесят кусков это тебе не цацки-пецки, а впечатляющая сумма!

- Какие пятьдесят штук! Я сотку должен вернуть! Сотку! Разворачиваемся и едем отжимать остальное!

- Ты, что одурел? – Альберто недоумевал.

Джузеппе не успел ответить, так как в глубине его карманов прозвучал телефонный звонок. Он еще раз выругался и, отвлекаясь от дороги, принялся выковыривать мобильный из кармана. Тот отчаянно сопротивлялся никак не желая попадать в руки хозяина.

- Да! Алло! – наконец-то трубка была у уха и Джузеппе мог разговаривать, хотя человеку на той стороне не поздоровилось бы, ведь позвонил он не в самое удобное время.

Но кроме «алло», раздраженным тоном, Джузеппе ничего не произнес. Он замер, с силой вжал телефон в ухо и внимательно слушал собеседника. В конце разговора он произнес только «я буду», нажал на отбой и швырнул телефон в лобовое стекло. Стекло выдержало, а вот многострадальный телефон разделился на три составные части. Корпус и крышка отлетели под самое стекло, а батарейка приклеилась к противоскользящему коврику на торпедо.

- Что произошло, кто звонил? – озаботился Альберто.

Джузеппе молчал, он с силой сжимал баранку и невидящим взглядом смотрел на дорогу. Скорость постепенно увеличивалась.

- Эй, Пеппе, что случилось? Что за дела? – Альберто аккуратно ткнул друга в плечо.

- Романо… – произнес Джузеппе и опять уставился, не мигая, на дорогу.

- Что Романо? Романо что? – Альберто начинала напрягать всё увеличивающаяся скорость. – Так что Романо?

- Гаденыш мелкий! – прошипел Пеппе. – Он у меня дома. Сидит с мамой. Если я не появлюсь до вечера ей хана.

- Жми, – скомандовал Альберто и покрепче ухватился за ремень безопасности.

***

Все было продумано до мелочей, как и полагается взвешенной и мудрой личности. Именно такой личности, которой считал себя Олаф. Подумаешь, что у него нет некоторого опыта, например, он не так часто делал предложения «руки и сердца» в своей жизни. Все это с лихвой компенсировалось интеллектом. Должно было компенсироваться. Несколько часов поиска в сети и рецепт удачного и бесповоротного воссоединения готов!

И вот он за рулем белоснежного «Мерседеса», везет женщину своей мечты в самый лучший ресторан в округе, расположенный в самом живописнейшем месте почти на самой вершине горы. Именно оттуда открывался самый лучший и романтический вид. Именно там, при свечах и под звуки скрипки, он сделает ей предложение. И у нее не будет ни одного шанса отказаться! Он был полон решимости, на целых двести, а то и триста процентов и ничто не могло его остановить! Пусть даже небо упадет на землю. Сегодня, после обеда, должна решиться его судьба и от предвкушения Олаф слегка мандражировал.

Продуманный план казался идеальным. Только вот с арендой автомобиля случился небольшой казус. Приехав в прокатную контору рано утром, Олаф Соренсен с удивлением обнаружил, что заказанная раньше машина не была готова. Он хотел уехать оттуда на большом и черном внедорожнике, но кто-то вернул его с задержкой, да и в салоне пахло так, что Олафа чуть не вывернуло наизнанку. Пришлось срочно искать замену.

Наудачу владелец проката позвонил своему конкуренту и у того оказался в наличии белый и вполне респектабельный автомобиль. «Мерседес» в действительности оказался куда интереснее брутального внедорожника, но у Олафа все время мелькала мысль недоверия, сможет ли автомобиль с задним приводом, нормально забраться по крутому подъему к ресторану. Накануне прошел снег, местами он уже успел растаять, но на дороге оставалась слякоть. Все же полный привод был бы сподручнее.

- Ну, как тебе? – довольный собой, поинтересовался Олаф у Доминики.

- Слушай, машина, наверное, обошлась тебе в целое состояние? – Доминик все время поглаживала бархат обивки, словно не верила своим глазам и проверяла, не снится ли все ей это.

- Не скрою, пришлось раскошелиться. Но я хотел, чтобы тебе понравилось! – Олаф улыбнулся своей спутнице.

- Ой, ты лучше на дорогу смотри, смотри какая она узкая!

Олаф кинул взгляд на спидометр, действительно, он и не заметил, как разогнался. Отличная шумоизоляция и отточенное поведение автомобиля потворствовали езде по весьма узкой и извилистой дороге на порядочной скорости. Он позволил себе еще немного насладиться удовольствием от вождения и сбросил до девяноста, только когда поравнялся со съездом к Мейрин. Машина вела себя идеально. Все шло по плану.

- А куда мы едем? – поинтересовалась Доминик и ослепительно улыбнулась.

Олаф не смог удержаться и не посмотреть на девушку. Несколько секунд он смотрел на нее и был не в силах оторвать взгляд.

- Олаф, ты на дорогу-то смотри! Не все же время на меня! – Доминик рассмеялась.

- Да, от тебя не оторвать взгляда! – настроение у Олафа поднималось с каждой минутой. – А едем мы в одно место, где, я надеюсь, мы вместе сможем выбрать себе небольшое путешествие! Куда-нибудь в теплое место, к морю, к пальмам, к ласковому солнышку! Я так устал от этих гор! Думаю, что ты тоже!

- Ай, Олаф, ты такой выдумщик! – Доминик слегка толкнула Соренсена в плечо. ¬– Ой, аккуратно, какой-то придурок впереди!

Олаф вернулся к дороге и заметил, что какой-то автомобиль едет по встречной, прямо им в лобовую. Он вывернул руль в сторону, автомобиль послушно сместился на обочину. Встречный же вернулся, с небольшим заносом, в свою полосу и промчался мимо. Олаф выдохнул и нажал на педаль тормоза, ему нужно было прийти в себя после критической ситуации. Но автомобиль, вместо того чтобы плавно останавливаться, начал медленно, но неукротимо разворачиваться. Олаф еще сильнее нажал на педаль тормоза, и вывернул руль в сторону.

Опавшая и мокрая листва, оказавшаяся под правыми колесами на обочине, не оставила водителю ни одного шанса. «Мерседес» неумолимо заносило, мгновения растянулись, а Олаф бешено вращал рулевое колесо, пытаясь восстановить траекторию. Несмотря на все его усилия, белоснежный автомобиль ушел в неконтролируемый занос. Доминик испуганно взвизгнула и тут прозвучал удар.

Белоснежный «Мерседес» боком влетел в угол каменного дома, так неудачно расположенного на обочине. Олаф услышал звук сминаемого картона, резкий и глухой. А потом отключился.

***

В сознание норвежец вернулся внезапно. Он сидел на дороге метрах в десяти, от открытой водительской дверцы, держа руки как будто он держится за руль. С виду машина почти и не пострадала. Впрочем, у Олафа тоже ничего не болело. Возможно, что он просто находился в шоке и ничего не чувствовал, а может быть, и выпал так удачно.

Он встал, отряхнулся. Как-никак на нем был лучший наряд для особого случая. Попробовал пройти вперед, подвигал руками. Все работало, никаких сломанных костей или растяжений. Только пара ссадин на левой ладони, да разорванный рукав его нового свитера на левой руке.

Подойдя ближе, Олаф присмотрелся к автомобилю получше. Он обошел его с другой стороны, там, где сидела Доминик, небольшая вмятина на переднем крыле, поврежден диск. Он попробовал открыть пассажирскую дверцу, но она не открывалась. Он подергал ручку еще раз, дверь оказалась заблокированной.

Он открыл заднюю, потом поднял кнопку блокировки на передней двери. Дернул дверцу еще раз, она распахнулась, вместе с ней выпала и бесчувственная Доминик.

- Доминик… Доминик! Доминик!!!

Олаф подхватил девушку на руки, аккуратно вытащил из машины и, оглядевшись, положил ее на ровный участок дороги. Потом он подумал и стянул с себя свитер и постарался подпихнуть его под бесчувственное тело. Он хорошо помнил, что при авариях может страдать позвоночник и нужно действовать очень осторожно.

- Доминик! Доминик! Ты меня слышишь?

Паника подбиралась к сознанию, но ученый смог ее обуздать. Уже через секунду он прислушался к дыханию девушки. Она дышала хоть и слабо, но дыхание было. Потом он проверил пульс, сердце билось. Ритма он не улавливал, но наличие пульса для Олафа стало хорошим признаком.

- Алло, полиция? Срочно, авария! Есть пострадавшие!

***

Чувства нахлынули внезапно. Олаф расположился сидня на больничной кушетке и ничего не видел, ничего не слышал. Где-то там, в тумане, он помнил, как мимо проезжают автомобили, как ошарашенные водители и пассажиры смотрят на его руки, как кто-то остановился, вышли какие-то люди. А потом… Потом полиция, медики уложили его на носилки, как они оторвали его руки от Доминик.

Сейчас же ничего не происходило. Он просто сидел, и ничего не слышал. Он не желал слышать. Вокруг, за занавесками шла жизнь, копошились люди со своими делами. Кто-то спасал кому-то жизнь. Но все это не интересовало Олафа. Его единственной мыслью, которая не давала ему пошевелиться, стала эмоция, полностью парализовавшая его тело, его ум, его волю.

- Мистер Соренсен?

В комнату вошел медик в белом халате. Он подошел к Олафу и уселся на вращающийся стул.

- Мистер Соренсен? Эй, вы меня слышите?

Медик помахал каким-то предметом перед глазами Олафа и тот, повинуясь самым примитивным инстинктам, обратил внимание на вошедшего. Глазами Олаф видел, что перед ним сидел мужчина средних лет, с куцей бородкой и с начинающим лысеть черепом, на груди у него висел стетоскоп, а на кармашке халата бейджик с именем и фамилией. Но мозг отказывался воспринимать информацию. Она не значила для него ничего и пролетала не задерживаясь. Хотя, повинуясь какой-то приобретенной программе, голова Соренсена качнулась, что можно было интерпретировать как кивок.

- Отлично, значит, вы меня слышите, – медик пододвинулся вплотную к Олафу. – Как вы себя чувствуете?

Олаф продолжал тупо глядеть на медика в белом халате, но ответа на вопрос от него не последовало.

- Я понимаю, – медик замолчал, видимо, о чем-то размышляя, а затем продолжил. – Послушайте. У нас в госпитале оказывается только оперативная помощь. Судя по нашему осмотру, вы не пострадали, вернее, у вас лишь легкое растяжение в голени. Даже сотрясения мозга нет. Если вы чувствуете, что вам нужно более детальное обследование, то мы вас направим в окружную больницу, там вас смогут просветить от головы до пят. Что скажете? Вы в порядке?

- Да, я в порядке, – Олаф услышал свой голос. Низкий, сиплый, дрожащий от напряжения. Удивительно, но он прозвучал как что-то чужое.

- Ну и отличненько, – медик в белом халате слегка подпрыгнул на стуле собираясь уходить, – тогда я передам ваши документы сестре, она выпишет вас.

- Что с Доминик? – прохрипел не своим голосом Олаф и повернул голову в сторону уходящего медика.

- Доминик? – он задумался, а потом, спохватившись, добавил. – Ах, ваша пассажирка. У нее травмы тяжелее чем у вас, внутричерепная гематома и все такое. Она сейчас в терапевтической коме, пробудет в ней еще недельку, другую. Потом уже пойдет на поправку. Да, о вашем происшествии по всем местным новостям трубят, смотрите телевизор. И пожалуй, попрошу сестру сделать вам укольчик транквилизатора. Пару дней вас не будет так угнетать пережитый стресс.

- Да, – только и смог произнести Олаф.

- Да, ¬– медик направился к выходу и кивком головы указал на телевизор, – вы теперь местные знаменитости.

Олаф невидящими глазами уставился на экран телеприемника подвешенного в углу палаты, в каких-то двух метрах от него. По телевизору шла новостная передача, что-то говорил диктор, женщина в строгом бардовом костюме, потом включили видеосюжет. Олаф напряг все остатки своих сил и постарался прислушаться.

- Задержано двое… «Пежо 308»… обморожение… в критическом состоянии доставлены в районную клинику Клиши… жители Италии… ЦЕРН… изъято 27 тысяч евро… вышла из строя на заброшенной дороге… – сквозь пелену невообразимого отчаянья доносилось до разума Олафа.

Он уже собрался отвернуться от экрана, как там мелькнули кадры в котором он узнал тот самый белый «Мерседес». Замутненный взгляд начал проясняться, по телевизору шел репортаж о его машине, о нем самом.

- Белая иномарка на большой скорости врезалась в стену здания… водитель не справился с управлением на осенней дороге… автомобиль занесло… пострадало два человека… пассажирка в критическом состоянии отправлена в местный госпиталь…

Нечеловеческий вопль отчаянья разнесся над госпитальной палатой. Здоровый и крепкий норвежец кричал на полу, упершись руками и головой в больничную плитку.

***

- Смотри, он там так и сидит! – прошептала лаборантка подруге, проходя мимо пульта управления ускорителем.

- Да, после аварии еще не отошел! Бедный, так убивается! – ответила вторая.

- Ну, еще бы, всего два дня прошло!

- Будет отмечать Рождество один, без подружки!

- Может быть, возьмем его с собой?

- Эй, Олаф! – окликнула подруга норвежца. – Пойдем с нами сочельник праздновать? Буду я, Натали, еще ребята с лаборатории динамических столкновений придут! Пойдешь?

Олаф оторвался от монитора, непонимающе посмотрел на девушек и только потом ответил:

- Нет, спасибо! Извини, не могу сейчас веселиться, пока Доминик не в сознании. Спасибо!

Ответив, Соренсен углубился в данные на мониторе.

- Хорошо, счастливого Рождества!

- Счастливого Рождества, – ответил Соренсен, не отрываясь от монитора.

- Вот видишь, – прошипела лаборантка товарке, – он сам не свой. Еще бы не натворил чего!

- Ой, да брось! Что этот скромняга может натворить в лаборатории? Пойдем, а то опоздаем.

Олаф уже не слушал своих коллег, он полностью углубился в информацию, передаваемую на мониторе. Сгорбившись и не отрывая взгляда от экрана, он все смотрел на ряды возникающих и тут же пропадающих цифр, пока глаза не начало резать от напряжения.

Олаф откинулся на спинку рабочего кресла. В помещении лаборатории никого из сотрудников не осталось. За окном стемнело, где-то виднелись отблески рождественской иллюминации. Помещение же освещалось лишь лампой на столе Олафа, да подсвечивалось работающими мониторами на других столах. Мало кто удосуживался выключить компьютер на ночь или выходные, а некоторые даже не блокировали доступ, а так и оставляли доступной всем любую конфиденциальную информацию.

«Вот олухи!» – подумал Олаф и тут у него на душе вдруг стало так тоскливо, что аж что-то сжалось с такой силой, что ему пришлось отодвинуться от стола и чуть привстать. Спазм в груди продлился с минуту, все это время норвежец не мог даже вздохнуть. А потом, внезапно отпустило. Физическая боль прошла, но осталась непонятная ноющая рана, местоположение которой он никак не мог распознать.

Рана все усиливалась и разрасталась, где-то там, внутри. Олаф и сам не понял, как все мысли его оказались вокруг Доминик. Вот он сидит тут, а она там, в палате. Одна и без сознания. «Вернется ли она к нему? Хоть когда-нибудь!» – чем дольше Олаф думал о Доминик, тем горше ему становилось, тем шире разрасталась рана.

Стараясь контролировать эмоции и воспоминания о последнем дне, Олаф прокручивал в голове все воспоминания, связанные с Доминик. Вот он встретился с любимой в сквере у центра, вот он обедает с ней в кафе. А еще раньше он познакомился с журналисткой все в том же самом кафе «У Жана». Соренсен все размышлял и вспоминал, а боль, доселе тупая и ноющая, превратилась в пульсирующую.

Норвежцу пришлось встать, он с трудом прошелся по лаборатории, сначала к окну, а затем и к неказистой тахте, где научные сотрудники отдыхали после интенсивной многочасовой работы. Соренсен прилег, повернулся на спину, закрыл глаза и еще глубже погрузился в свои воспоминания.

«Как она там говорила?», – старался вспомнить Соренсен. – «Наши мысли материализуются? То, что мы думаем, воплощается в реальности? Мы в ответе за тех, кого приучили?» Соренсен скорчился от боли. Ему еще никогда не было так больно. Физическую боль он мог терпеть, но боль душевную не было сил выносить.

«Наши мысли материальны! Вот как она говорила!» – воскликнул Олаф. Он резко сел, но боль внутри души только усилилась. Весь окружающий мир внезапно навалился на Соренсена. Все эти заснеженные бессмысленные горы, темные леса, автодороги, деревенские дома, сотрудники ЦЕРН, полиция, больницы и аэропорты с самолетами. Все они словно выстроились воронкой и довлели над Соренсеном.

«Мои мысли — материальны!» – проскрипел зубами Соренсен и закрыл лицо руками. Огромный здоровяк беззвучно рыдал, не в силах больше переносить разлуку с Доминик. Но он и не хотел возвращаться к ней в больницу, он не хотел видеть ее еще раз лежащую с закрытыми глазами, опутанную всеми этими бесконечными проводами и трубками. Олаф плакал, нет, он рыдал от своего бессилия.

Так продолжалось минуту, три, пять. Потом он замер. Его плечи перестали дергаться, он поднял голову, убрал руки от покрасневшего лица. «Мои мысли — материальны!», – прошипел Олаф и рассмеялся. Его смех больше походил на смех обезумевшего человека. И да, он безумен. Он сошел с ума от отчаянья, оттого что он не с Доминик. Олаф встал, все еще посмеиваясь, во весь свой исполинский рост и во все горло прокричал: «Мои мысли материальны!». От звука его голоса в кабинете легонько завибрировали стекла в окнах. В шкафу упала чайная ложка, положенная кем-то неудачно.

Олаф, все еще хихикая и криво улыбаясь, подошел к своему компьютеру, он уставился на монитор, а на клавиатуре он начал что-то быстро-быстро набирать. Потом отшатнулся от стола, найдя то, что искал. «Эксперимент три недели назад должен был схлопнуть наш пространственно-временной континуум!» – Соренсен опять засмеялся. – «Наш мир должен был рассыпаться на пиксели и все наши три измерения свернулись бы в сингулярность! В сингулярность, слышишь Доминик! В сингулярность! И я бы тебя не повез бы в горы, и ты бы осталась жива, цела и здорова! Осталась бы со мной!».

Олаф бессильно рухнул в свое рабочее кресло, в голове крутились мысли про сингулярность, про недостижимость Доминик, про одиночество, про эксперимент. Соренсен, стараясь избавиться от мысленного шторма, прокричал: «Стоп! Хватит!». И ударил кулаком по столу. Кулак, совсем неожиданно, ну ударился о крышку, а прошел сквозь нее. Сама же крышка стола как-то разделилась на отдельные, небольшие кубики, и растворилась в воздухе. Соренсен огляделся, передней части комнаты уже не было, вместо нее зияла чернота. Он поднял руку и посмотрел на нее, она тоже стала медленно распадаться на кубики, которые бесследно таяли в пространстве. Мир исчез, свернувшись в трубочку, еще до того, как Олаф понял, что же он натворил.



Подписаться
Уведомить о
guest

1 Комментарий
Старые
Новые
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
Анжелика Романова
6 лет назад