Непослушные старики

непослушные старики, боровицкая башня, lincoln capital, тучка, облачко— Ричард, вы ведь уже бывали с супругой в России? — оторвавшись от чтения газеты, неожиданно поинтересовался Скоукрофт.

Никсон помедлил с ответом. За все те шесть лет, что Брент работал в его команде, он так и не смог привыкнуть к неожиданным и полностью вырванным из контекста вопросам. Да, Скоукрофт не зря числился старшим советником по национальной безопасности, парень он толковый, до чертиков толковый, но часто его вопросы просто ставили в тупик своей неожиданностью.

— Брент, а к чему этот вопрос? — Никсон все же ответил, собравшись с мыслями. — Да, мы с Тельмой уже как-то приезжали к Советам полуофициальным визитом, но все это было еще до моего президентства.

— Избиратели могут подумать, что вы продались Красной России, — медленно и аккуратно, по-военному отчеканивая каждое слово, произнес Скоукрофт.

Самолет тряхнуло, Никсон уцепился руками в подлокотники. По корпусу воздушного судна пробежала легкая дрожь, он накренился сначала в одну сторону, потом медленно в другую и окончательно стабилизировался. Тут же открылась дверь в кабину пилотов, в ней показался белозубый Том, в расстегнутом кителе и фуражке пилота набекрень. Он оповестил, что, мол, самолет влетел в воздушное пространство СССР, в скором времени русские включат глушилки и связь с «материком» прекратится.

Никсон побелел, но все же нашел в себе силы сохранить лицо.

— Ну, я… Спасибо, Том!

Президент США улыбнулся своей фирменной «лошадиной» улыбкой, и пилот скрылся в кабине, аккуратно притворив за собой дверь.

— Слушай, Брент, — продолжил Ричард, — мы же этот вопрос уже обсуждали. Общественность не очень в курсе моей первой поездки в Россию. И если это дело не афишировать, то никто о ней и не узнает.

— Вот этого я и опасаюсь, — Скоукрофт поежился. — Мы же оба понимаем, что демократы копают под нас с такой силой, что я на сто процентов уверен, что они в курсе того полуофициального визита. Просто не афишируют информацию до поры до времени, а потом раз — и как гром средь ясного неба. Дескать, а кандидат-то в президенты зачастил к русским, что-то оно подозрительно. Мы такие трюки проходили. Особенно в подобном преуспели япошки. Вроде бы ничего не предвещает беды, небо безоблачное, на море полнейший штиль и тут раз — со всех сторон тебя обстреливают, а у тебя банально нет времени перегруппироваться.

Никсон поежился, но ничего не ответил. Он чувствовал, что Скоукрофт прав, но что-то предпринимать — поздно. Они в самолете, летят в Москву. Два месяца администрация подготавливала визит, перевозила мебель, документы, наконец, автомобиль. И что? Сразу взять и отказаться? Развернуть самолет в воздухе?

Словно подслушав мысли, самолет снова тряхнуло, только на этот раз президент так и остался сидеть в кресле, обхватив локти руками.

— Ричард, если ты помнишь, то я был против твоего визита. Лучше бы встретились где-нибудь в нейтральном, публичном месте. В Европе, например. Тогда шансов зацепиться не было бы ни у кого!

— Генри, — позвал президент. Генри не отреагировал. — Генри!

И только тут Генри Киссинджер, сидящий в кресле напротив Никсона, наконец-то опустил разворот свежего выпуска The New York Times. Он выпустил смачное облако сигарного дыма в сторону Ричарда и уставился на него своими черными немигающими глазками.

— Тьфу, ты, Генри! Ну сколько можно! Я же просил не курить в самолете! Дышать нечем! — Никсон постарался разогнать табачный дым руками. — Дождешься у меня, запрещу курение в воздухе и первым будет президентский авиалайнер!

Киссинджер, не услышав никакого вопроса, безразлично пожал плечами и, закрывшись газетой, снова углубился в чтение.

— Генри! — терпение президента лопнуло, он привстал, наклонился в сторону Киссинджера, своей огромной лапой ухватился за газету и, скомкав, притянул ее к себе. — Генри, не дури! Нужно твое мнение по поводу моего визита к русским!

— Ну, — Киссинджер все так же хладнокровно выпустил облачко дыма, но уже не в сторону собеседника, а просто под потолок. — Действительно, сейчас-то уже поздно что-то предпринимать. Будет глупо, если мы развернемся и под прикрытием наших истребителей скроемся в Европе. Да и вопрос целесообразности мы поднимали не раз. Не зря же мы для начала демонизировали Советский Союз, развернули ужасающую кампанию, запугали до почечных коликов советскими солдатами с калашниковыми половину населения. А теперь — просто делая добро, мы постараемся созданную нами же ситуацию исправить. Получив на ней в два раза больше политических очков. Что для следующего срока будет несравненно полезно.

— Да, но ведь демократы…

Хотел было вмешаться Скоукрофт, но Генри его торопливо перебил.

— А демократы пока ни о чем таком и не подозревают. Информация из первых рук.

— Да, Генри, ты прав. Прав на все сто. Эти чертовы демократы копали и копают под меня. Фактов у них нет, а если мы сможем подписать с Советами хотя бы один договор ОСВ, то это будет программа-минимум, не говоря уже о договоре по ПРО. Вот тогда я стану героем, настоящим героем. Мы по мановению волшебной палочки снимем напряжение, страх последних нескольких лет. Домохозяйки в Техасе и Мичигане перестанут наконец-то бояться русских ракет. И вот тогда я буду вне досягаемости!

***

Работа в гостинице «Интурист» не просто нравилась Володе, он обожал ее. Смена начиналась в полдень, у Вовы каждое утро оставалось предостаточно времени, чтобы как следует выспаться, выпить кружечку дефицитного кофе, которое Вера умудрялась постоянно доставать, выкурить несколько сигарет никуда не торопясь. Просто так, для своего удовольствия. Да и все соседи по коммуналке успевают разбежаться по своим учреждениям, так что ему вообще никто не мешал наслаждаться жизнью. Ну, почти никто. В квартире более-менее постоянно находилась бабушка Веры. Татьяна Никоновна совсем не была обузой, нет, напротив, благодаря новым лекарствам она оставалась активной, в своем уме и помогала внучке и ее мужу, чем могла. И помогала много.

Но все равно, какое-то неудовлетворение, какая-то неосознанная ревность не давала спокойствия Вове. Он толком не понимал, почему ему не живется в одной квартире с бабушкой. То ли, потому что он сам сирота, а у Веры была целая бабушка, то ли по той простой причине, что сама Вера — москвичка, а он с трудом прогрызался в столицу из Омска. Весь этот круговорот непонятных чувств не давал ему ни нормально сблизиться с бабушкой, ни полностью доверять Вере. Между ним и миром его неродных, но близких людей, словно присутствовала стена из пергаментной бумаги, которая не давала наслаждаться полноценной жизнью. Ему все время казалось, что настоящая жизнь начнется немного потом, не сейчас, но вот завтра то уж точно. И будет там любимая жена, много денег, своя квартира да пара детишек-оболтусов.

Вот и сейчас, мечтая о завтрашнем дне, Володя стоял на кухне возле большого окна из отдельных стеклянных сегментов, в черных семейных трусах и майке. Он смотрел в даль, потягивая ароматную жидкость из замызганной кружки, и никак не мог понять, почему же он не любит и не понимает пожилую женщину, которая приютила его будущую жену и его самого на своей жилплощади. Внезапно, прервав мечтания, какое-то внутреннее чувство заставило его обернуться. Он внимательно вгляделся в полумрак коридора, освещенного только одной тусклой лампой на двадцать пять свечей.

В квартире что-то явно было не так. Не так, как должно быть утром. Вова поставил кружку на стол и еще раз прислушался к своим ощущениям: «Вроде все соседи на работе. Но, что-то тут не так. Что именно?» — Володя присел на край табуретки и все так же старался понять, что изменилось в коммуналке. В комнате инженера Гамова отчетливо отмеряли время огромные, размером с человека, напольные часы. Он заводил их каждый вечер, и вся жизнь в квартире проходила под мерное раскачивание часового маятника. У Липовых в клетке на окне чирикали канарейки, у них недавно появились птенцы и молодое семейство неугомонно копошилось. «Бабушка!» — стукнул себя по лбу открытой ладонью Вова.

И действительно. Каждое утро, когда он просыпался, Татьяна Никоновна уже во всю суетилась по хозяйству. К одиннадцати она обыкновенно уже успевала сбегать в магазин, постирать, развесить белье и мирно сидела у себя в комнате, попивая чай. Дверь в комнату оставалась открытой, и по коридору разносился пряный аромат ее сибирского чая (и где она его только брала?) и свежих сдобных сушек. Традиция не нарушалась ни разу за все время, пока Вова жил у Веры. Тем более странным показалось не только нарушение устоявшегося порядка, но и закрытая в комнату бабушки дверь.

Володя, повинуясь естественному порыву, смело шагнул к комнате Татьяны Никоновны и уже занес руку с выставленной костяшкой пальцев, чтобы постучать в дверь. Но тут же, повинуясь каким-то неясным внутренним чувствам, остановился. В голове медленно всплыл сценарий, который они обсуждали с Верой года полтора тому назад. Если старушка отправится на тот свет, то в их распоряжении останется сразу две комнаты. Верка, как-никак, была прямой наследницей бабули. А две комнаты в одной квартире можно было сменять на однокомнатную отдельную квартиру. Свою собственную, отдельную!

Вова постоял в нерешительности около закрытой двери, выдохнул и, осторожно, стараясь не шуметь, отправился в свою комнату. Он нацепил видавшую виды, но отлично отстиранную рубашку, свой серый костюм, который на его излишне худощавой фигуре смотрелся словно на деревенском пугале из старой швабры, побрызгался «Шипром», постучал себя по щекам с едва заметной щетиной и собирался уходить, как в комнате старушки послышались какие-то шорохи и невнятное бормотание, больше похожее на вздохи.

Вова остановился. «Вот те на!» — промычал он себе под нос. Тем временем в помещении Татьяны Никоновны явно что-то происходило. В лучах утреннего солнца, проникающих под дверью в коридор, он видел явные перемещения.

Не решаясь просто так уйти на работу, Володя подошел к двери комнаты старушки и все же постучал в нее костяшкой пальца на левой руке:

— Татьяна Никоновна, у вас там все в порядке?

Все движения и перемещения в комнате прекратились. Вова постучал еще раз.

— Татьяна Никоновна? Я могу войти? У вас все в порядке? Я услышал какие-то звуки, — он взялся за фигурную ручку двери из латуни, аккуратно повернул ее, — и не видел вас утром.

Деревянная дверь с несколькими слоями краски распахнулась практически беззвучно. Петли всех дверей в квартире и входные у подъезда Вова регулярно смазывал казенным солидолом, как только поселился у Веры. Впрочем, по мере открытия двери, перед его взором представала невзрачная картина.

Окна в комнате оказались зашторенными наполовину, одна из штор безжизненно свисала с карниза, держась только на единственном колечке. Посреди комнаты, в легком беспорядке из накиданных старушечьих вещей, спиной к входной двери стояла Татьяна Никоновна. Старушка явно была жива, Вовины надежды таяли на глазах, но, как тогда казалось, не все еще потеряно. Татьяна Никоновна, в цветастой ночнушке да тапочках на босу ногу, раскачивалась из стороны в сторону, постоянно что-то бормоча себе под нос.

— Татьяна …

Но договорить он не успел. Старушенция резко обернулась на голос и уставилась куда-то мимо Володи. Ему в этом взгляде сразу что-то не понравилось. Он какой-то пустой-пустой, а сами глаза с легкой белесой поволокой. Старушка повела головой, словно лиса принюхивается в поисках пищи.

— Татьяна …

И тут она оживилась. Будто смогла соединить воедино источник звука, запаха и поблекшее изображение. Бабуся как-то присела, скомкалась, вся ощетинилась, а потом торопливо ринулась к Вове. Он, конечно, привык, что, принимая «Валокордин», старики оживали и вели полноценную жизнь, но тут уж прям очень и неожиданно энергично.

Володя и додумать до конца не успел, как Татьяна добралась до него с середины комнаты за каких-то десять-двенадцать небольших скачков и без лишних слов, присев, запрыгнула на своего некровного родственника. «Ой, мать, ты что творишь?» — от неожиданности Вова потерял равновесие и пятясь назад, ввалился в общий туалет. Татьяна же времени не теряла и, компенсируя невысокий рост, пыталась вскарабкаться по длинному и тощему телу повыше.

Совершенно неготовый к такому повороту дел, Вова все же сумел прийти в себя и с силой умудрился отцепить худенькие старческие ручки от своего тела. Но старушка не унималась, она с неукротимым энтузиазмом все лезла и лезла на Володю, попутно издавая нечленораздельные звуки.

— Ты что, старая, пьяная?

Применив неимоверную гибкость своего тощего тела, Вове все же удалось отцепиться от старушенции. Он, как можно более деликатно, отшвырнул ее на унитаз и выскочил из туалета. Дверь же он за собой захлопнул без колебаний и промедления, а заодно и запер ее снаружи на щеколду. Пускай посидит, подумает над своим поведением!

В туалетной комнате продолжалось шебаршение, но Вова, покинув коммуналку, уже бежал на работу. Опаздывать на нее нельзя, должность шофера легкового автомобиля очень почетна, еще и очередь на нее стоит несусветная.

Уже выбегая из подъезда, он по ощущениям заметил какую-то липкую жидкость на правом ухе. Вова дотронулся рукой до уха — никакой боли не было, хотя по ладони расплылась кровавая клякса.

— Вот шельма! И когда же я так успел приложиться ухом? — удивился он и припустил побыстрее.

***

Никсон шел на второй срок. Ставки на его кандидатуру сделаны колоссальные. И не только нефтяные магнаты и сталелитейщики были заинтересованы в продолжении его президентства. Начал конденсироваться интерес и на Уолл-стрит. Деньги в предвыборную кампанию лились рекой, Ричард же где-то в глубине души ощущал какое-то невнятное беспокойство, словно что-то очень плохое грозило произойти. Под мерный рокот авиационных двигателей он полулежал в своем кресле, размышляя о том, что же нужно еще его избирателю.

Демилитаризация, упразднение Бреттон-Вуда и новые налоги повернули весьма влиятельных людей в США против него, против действующего президента. Но народ, а Никсон очень хорошо чувствовал настроение масс, поддерживал его. В далеких юго-восточных странах не лилась больше кровь американских солдат, резервная система перестала сосать кровь из экономики его страны, да и Советы наконец-то сдались в космосе под натиском научно-технического гения США.

Вот только эти демократы, эти извечные приспешники военно-промышленного комплекса, они что-то знали про него такое, что может поставить крест на его карьере. Они под него копают и наверняка готовят какую-нибудь мерзость, как говорят гангстеры на Манхеттене — подставу. Хорошо, что Скоукрофт организовал негласную подслушку из офиса в Уотергейте. Теперь они получают информацию прямиком из мозгового штаба демократов. Конечно, она обрывочна, далеко не полна, но уже что-то. Все же Брент прав — на войне как на войне. И, если ты обладаешь данными о противнике, ты уже на половину победил. Но ведь…

Ведь раньше он не был таким. Ричард не мог утаить что-то от своих родителей, не мог солгать перед друзьями. В среде квакеров высоко ценилась честность. И вруны у них долго не задерживались. Ричард очень хорошо помнил эпизод, что когда-то на ферме, в Калифорнии, где он жил с родителями и братьями, в один из не самых удачных годов, у него даже не было денег на обед в школе. И, ничего, никто не врал. Ни он, ни один из его братьев. Даром что ли родители назвали   братьев в честь британских и английских королей? Чувство собственного достоинства никогда не покидало ни Ричарда, ни его братьев.

И вот он, мальчик, в потрепанной одежде, с кучкой учебников под мышкой, бредет домой из школы, а в животе крутит так, что прямо хоть падай и кричи. Дик, как тогда его звали мальчишки, проходил мимо лавки зеленщика. Есть хотелось настолько, что он уже тянул руку к прилавку с красными, переливающимся на солнце яблоками. Еще чуть-чуть и вожделенный фрукт окажется в его руках, а затем сочная мякоть с изящной текстурой будет перемалываться зубами, перемешиваться языком. От предвкушения наслаждения он уже не понимал, что делает, но тут, случайно, краем глаза он увидел негра — владельца магазинчика. Высокий, с аккуратной седой бородкой, он стоял, скрестив руки на груди и следил за мальчиком.

Дик тогда не рискнул схватить яблоко и убежать. Воспитание родителей не позволяло ему поступить так бесчестно и, тем более, трусливо сбежать. Дик не был трусом, он отдернул руку от яблока, опустил глаза в землю.

— Извините, — пробормотал он и побрел дальше.

— Постой, — через несколько мгновений услышал он и уже приготовился к затрещине, — держи!

Дик обернулся и не поверил своим глазам. Негр протягивал ему то самое яблоко, с которым он уже мысленно простился.

— Держи-держи, не бойся.

— Спасибо, — только и смог выдавить из себя Дик, схватил огроменное яблоко и помчался со всех ног домой.

Яблока хватило не только Ричарду, но и его четырем братьям. Отец разделил яблоко на пять частей и раздал всем по одинаковому кусочку. Фрукта вкуснее Дик никогда в своей жизни не пробовал и даже спустя столько лет он ощутил, вспомнил тот сладковато-кислый вкус яблока.

Воспоминания о родной крови придало сил новой порции размышлений. Теперь мысли занимали его братья. Артур умер всего через несколько месяцев после истории с яблоком. А его личный герой, Гарольд, скончался еще через семь лет. Смерть Гарольда стала для Дика настоящим ударом. Он отходил несколько месяцев. Следующим ударом стала ситуация, когда Ричард по финансовым причинам не смог приступить к учебе в колледже ФБР в Небраске, а ведь поступил. Пришлось осваивать профессию адвоката в Калифорнии. Ох, всё это было так давно, он смог оправиться и выстоять. Но а теперь же он снова чувствовал себя очень неуютно, как змея на раскаленной от полуденного солнца жестяной крыше.

От тревожных размышлений его отвлек Киссинджер:

— Ричард, сводка из посольства.

— Мы уже влетели на территорию русских?

— Да, уже час летим.

— А глушилки?

— Пока все чисто. Есть связь с Бельгией. В случае чего вызываем экстренную эвакуацию.

— Ну, надеюсь, что до этого не дойдет. Так, что там в сводке?

— Передают, что погода установилась теплая, днем под двадцать градусов…

— Под двадцать? И это теплая?

— Э, двадцать это в градусах Цельсия. По-нашему это примерно 70.

— А то я уж испугался, что мы выбрали не тот сезон для визита, — пошутив, Никсон расслабился и откинулся на спинке кресла.

— Весна в России — штука малопредсказуемая. Может быть и жара, а может ударить и мороз. Не такой, конечно, как зимой, но все равно неприятно. Зона неуверенного земледелия, или как там они сами себя называют.

— А что там еще в сводке?

— Да, в принципе, ничего. Докладывают, что в городе наблюдается повышенная активность государственного аппарата. Видимо, это связано с вашим визитом. Приезжают местные руководители из областей. Ведется активная политическая работа. Еще есть заметка, что в городе начинается эпидемия гриппа, поэтому рекомендуют ни с кем не целоваться и мыть как следует руки перед едой.

— Про поцелуи это они верно подметили, — настроение у Ричарда, на фоне положительной информации наконец-то поднялось до обычного состояния, а тревога и переживания отошли на второй план. Ричарду предстояли переговоры. Сложные и важные переговоры.

***

— Григорьев, поди-ка сюда, — начальник автотранспортного цеха «Интуриста» подозвал пальчиком Володю. Мужик не молодой, но справедливый.

— Да, Виктор Романович? Что-то случилось? Я ведь вроде не опоздал…

Володе очень не хотелось попадаться начальству на глаза лишний раз. Специалист он молодой, относятся к нему с большим подозрением, никак не могут простить, что Вера его сюда протащила буквально по головам других желающих. Работа-то в гостинице не пыльная. Отвезти кого из гостей, привезти что-то, иностранцы постоянно опять же.

— Слушай, Вов, — начал начальник, аккуратно раскрывая зубами большую белую семечку, — нужно смотаться на дачу к Рахманинову, там забрать футляр и привезти его сюда. Ты понял?

— Ну, да, Виктор Романович, понял. Что ж тут непонятного!

— Ну так бери машину и дуй в Раменки, — начальник сплюнул шкурку семечки в аккуратный кулек из какой-то накладной, — к обеду только обернись.

— Бегу, — кинул в движении Володя и помчался прямиком к машине.

В их транспортном цехе не было автомобилей, закрепленных за каким-то конкретным шофером, что выглядело несколько странно. Какая машина была свободна, на той и приходилось работать. В основном попадались «Волги», их использовали для встреч важных постояльцев, а для поручений попроще использовали старенькие «Победы» да «Москвичи». «Волги» Володя Григорьев не просто любил, он их уважал с самого своего юного возраста, когда в первый раз увидел сияющий корпус министерского автомобиля в Омске. Правда, то был «ЗиС», но с тех пор он души не чаял в больших и красивых автомобилях.

А сегодня Вове удача улыбнулась. Все автомобили низшего разряда уже разъехались с различными поручениями, а в гараже остались только «Волги». Володя с легкостью плюхнулся на место водителя бежевой красавицы и, вырулив на улицу Горького, рванул в пригород. Весеннее солнышко мило прогревало тело, из радио лилась приятная легкая музыка, а дорога не доставляла никаких хлопот. Мощный двигатель позволял уверенно уходить со светофора, а милиция старалась не замечать мелкие шалости водителя государственного автомобиля.

В самих Раменках пришлось покружить по проселкам, чтобы найти нужный дом. Григорьев был тут один раз, дорогу вроде бы запомнил, но тогда была осень, а сейчас все вокруг зазеленело и пришлось несколько раз останавливаться и спрашивать нужное направление.

Как обычно, Вова опрашивал сразу нескольких человек. Зачастую получается, что спросишь двух-трех как куда-то проехать и все дадут разные ответы. Так и тут, пришлось выбирать тот маршрут, который посоветовало большинство респондентов. Спустя несколько минут он почти добрался до домика Рахманинова. Почти, потому что улицу между домами кто-то раскопал, а закопать обратно не удосужился. Пришлось последние метров сто пройти ногами, стараясь не попадать в глубокие лужи.

Дома самого хозяина не оказалось, а футляр вынесла дородная дама, представившаяся распорядительницей. Футляр не только оказался гигантского размера, но и весил немало. Так и шагал Вова до машины, широко растопырив руки и стараясь не черпнуть воды тонкими летними туфлями в буржуазную сеточку.

— Не думал, что виолончель такая тяжелая, — кряхтя проурчал Григорьев, стараясь засунуть футляр в салон, — или это контрабас. Не разбираюсь в этих штуках совсем. Но как же они его сами таскают? Вроде Рахманинов этот разменял уже восьмой десяток. Вот что значит привычка.

Наконец, ставший ненавистным неизвестный музыкальный инструмент, влез в салон, и шофер с удовлетворением захлопнул дверцу. Ясно, что в «Москвич» такое втиснуть было бы просто невозможно. Пришлось бы прикручивать его веревками на крышу. Вова уже было развернулся, чтобы обойти автомобиль и отправится в обратный путь на работу, пока время обеда не наступило. Но тут что-то настойчиво потянуло его за рукав.

От неожиданности Володя аж отпрыгнул и увидел, что за одежду его ухватил какой-то неизвестный, но в то же время со знакомыми чертами, старик. Весь иссушенный, сморщенный, но очень активный. Старик не остался стоять на месте, а двинулся к Григорьеву, попутно испуская непонятные звуки наподобие шипения.

— Эй, мужик, ты чего? — Вова еще больше отшатнулся, но подозрительный старикашка все так же интересовался Вовой и не спешил его отпускать.

Пришлось действовать немного настойчивее. Володя оттолкнул ладонями старика от себя, а затем резко обежал машину и уже хотел было запрыгнуть за руль, но старик опередил его. Он одним мощным движением впрыгнул на капот и слегка присел, словно готовился к прыжку на Вову. Не ожидая такого поворота событий, оторопевший шофер затормозил по склизкой поверхности деревенской улочки, его ноги продолжили движение и сам он плюхнулся на спину. Такое неловкое положение невольно помогло Григорьеву. Старик все же прыгнул, но пролетел мимо, поверх Володи, и очутился на покосившемся заборе, повиснув на нем словно старый матрац.

Не теряя ни минуты, Вова вскочил и не отряхаясь, как был в грязи, плюхнулся за руль «Волги», завел двигатель, включил заднюю передачу и вжал педаль акселератора в пол. Двигатель взревел, футляр звякнул чем-то стеклянным и «Волга», пробуксовывая в грязи, рванула к выезду из Раменок.

— Чертов старик, — ругнулся Вова, но тут же краем глаза заметил, что старик-то освободился от плена забора и уже во всю прыть бежит за машиной, странно перебирая ногами на манер собаки.

От удивления шофер на секунду потерял концентрацию, машина вильнула и слетев задним колесом в канаву, залезла бампером на чужой забор. Металлический бампер не пострадал, он успешно пробил забор насквозь, а вот в заднее крыло отчетливо прочертило что-то наподобие гвоздя или остатков штакетника.

— Твою ж на лево! — взревел Володя, переткнул передачу и снова вдавил газ в пол.

Автомобиль прыгнул вперед и с успехом перескочил канаву. А дед тем временем успел запрыгнуть на капот «Волги» и хищно присматривался к водителю, будто прикидывал, каким способом его лучше выковырять из жестянки.

— Ну куда ты залез! Куда! Скотина! Слазь немедля! — заорал шофер на незваного пассажира.

Но дедуля не послушался. Вместо этого он изловчился и головой ударил в лобовое стекло. Прочное лобовое стекло выдержало удар старческим черепом, что нельзя сказать о состоянии водителя.

— Ты что, псих? — прокричал Володя на невменяемого деда, одновременно нажав со всей силы на педаль тормоза.

Автомобиль с мягкой подвеской резко клюнул носом. Не удержавшись на покатом капоте, старичок так и слетел с него кубарем, совершив сальто через голову назад. По правилам, Вова совершил дорожно-транспортное происшествие с участием пешехода и должен был остановиться, вызвать милицию. Вдруг дед там скончался от приземления. На размышления у него ушло секунд пять, спустя которые ему пришлось снова включать заднюю передачу, так как психованный старикашка вскочил на ноги в полном желании продолжить свои нападки. Григорьева спасло лишь то, что дед поднялся на ноги спиной к машине и, видимо, просто не слышал ее. Старик потерял ориентацию в пространстве и лишь только водил головой из стороны в сторону в поисках автомобиля.

Едва выбравшись из Раменок, Володя остановился на обочине, трясущимися руками вытащил пачку сигарет, вышел и затянулся. Попутно он оглядел повреждения от забора. Бампер не пострадал, а на крыле виднелась небольшая царапина до металла. Затем он осмотрел многострадальный капот, который использовался как насест незваным пассажиром. Но легковесный старичок только слегка испачкал его землей.

— Ерунда, — подумал Вова, — мужики в знакомой мастерской заделают, будет лучше прежнего. Ну и помою еще. Вообще, как новая будет!

Про психованного деда он уже и не вспоминал. Мало ли что бывает в глухих пригородах.

***

Никто не ожидал, что переговоры с Москвой пойдут быстро и легко, но то, что они окажутся настолько затянутыми, нельзя было даже предположить. Битых четыре часа Никсон и Скоукрофт обхаживали Брежнева с помощниками. Но, только дело доходило до конкретного решения, Леонид Ильич тут же менял позицию на вроде бы похожую, но отличающуюся в мелких деталях настолько, что приходилось начинать переговоры фактически с чистого листа.

— Я никак не понимаю лидера Советов, — прошептал на ухо Брент Никсону. — Вроде бы наш аппарат договорился обо всех деталях на берегу, еще когда мы не вылетели из Вашингтона. А тут, на тебе — все приходится начинать заново.

— Я чувствую, что Леонид — хороший карточный игрок, у него есть какая-то цель, к которой он стремится, но я пока не могу понять к какой, — так же шепотом поделился своими мыслями Ричард. — То двести ракет ему мало, то подавай специальные условия по Кубе да Сирии. Очень все он запутал. Меняет позицию каждые тридцать минут.

— Товарищи, дамы и господа, — громко объявил статный мужчина, что появился около входа в шикарном сером костюме и налакированными до блеска черных ботинках. — Наступило время обеда. Прошу проследовать за мной.

— Ух-ты, мы уже заседаем целых четыре часа! — изумился Леонид Ильич. — Господа, пройдемте перекусим немного, а потом продолжим?

— Да, было бы неплохо, — согласился Никсон. А затем добавил в сторону Брента, — Хорошо бы кофейку. А то из-за разницы во времени у меня уже не только мысли путаются, но и глаза слипаются.

— Кофе? В России? Ричард, не смеши меня. Они же тут пьют только чай и никакого кофе. Поставок очень мало, по крайней мере, так утверждает директор ЦРУ.

— А мы своего не захватили? — в надежде спросил президент США.

— Скорее всего в посольстве есть запас первоклассного кофе, возможно, что и из миссии кто-то прихватил пару пачек. Кстати, я заметил, как в самолет погрузили несколько ящиков кока-колы. Вдруг на кого из наших нападет жуткая ностальгия по дому. Выпьют бутылочку, почувствуют вкус родины и успокоятся на некоторое время.

— Ой, Брент, и не говори! — согласился Ричард. Ему самому вдруг очень захотелось кока-колы. Он почувствовал, как на языке начали лопаться пузырики, а холодная, сладковатая жидкость приятно охлаждала небо.

Пока Никсон мечтал о большом бокале газировки со льдом, они уже расположились на месте для почетных гостей в новом, не менее великолепном зале, чем предыдущий.

— Если это, — Брент особенно выделил интонацией «это», — у русских означает «немного перекусим», то, что же они называют нормальным застольем?

Скоукрофту было от чего удивляться. Гости сидели по правую руку от Генерального секретаря ЦК КПСС за столом на массивных ножках общей площадью метров в двадцать. Вся поверхность стола была густо уставлена разнообразными яствами. Чего тут только не было: жареное, пареное, вареное, копченое, томленое и вяленое. Брент потянулся за каким-то блюдом, но не тут-то было.

Оказывается, что помимо того, что выставлено на столе, обедающим периодически подавали уже приготовленные блюда. Началось все с наваристого красного супа со свеклой, потом пошли многочисленные перемены вторых блюд. Никсон все ждал десерта, но вместо него на столе появилось вино.

— Лучшее грузинское вино, — похвастался лидер «советов». — Готовится специальным образом, как нигде больше в мире! Его закапывают в землю в глиняных кувшинах. Бактерии из почвы совсем случайно попадают в кувшин, где вместе с ними и происходит ферментация виноградного сока. И нигде больше таких бактерий нет, только в нашей, советской Грузии. Попробуйте, попробуйте!

Никсон помедлил, взглянул на Скоукрофта. Тот лишь пожал плечами. Для начала Ричард пригубил немного из глубокого хрустального бокала. Вино показалось чуть сладковатым и одновременно слегка терпким. Градус совершенно не чувствовался. Немного покатав напиток по полости рта, он наконец-то его проглотил и внимательно прислушался к послевкусию. Сначала ничего такого президент не ощутил. Только лишь сладковатый привкус, а затем его словно молотом ударили по голове. Едва различимый поначалу вкус моментально раскрылся и распространился сначала по небу, затем по горлу, а затем и по всему телу.

— Брент, а вино-то неплохое. Я бы даже сказал отличное. Рекомендую попробовать!

Брент долго сопротивлялся соблазну выпить, но глядя на президента и Генерального секретаря, не выдержал и сразу же приговорил бокальчик. Тут стало наконец-то ясно, для чего русские выставили столько еды на стол. Вся она отлично подошла к вину в качестве закуски на любой вкус.

— Мистер президент, вы в состоянии продолжить переговоры? Или же лучше перенести на завтра?

— Господин советник, я вполне способен продолжать переговоры и дальше.

— А как же вино?

— Оно настолько слабое, что я не чувствую никакого опьянения. Плюс вся эта еда.

Скоукрофт обратил внимание, что к Брежневу подошел какой-то человек, склонился над ним и что-то произнес по-русски. После этого генеральный секретарь встал и покинул обеденный зал.

— Господа, — объявил все тот же мужчина, что приглашал всех на обед, — прошу проследовать в сад для послеобеденного отдыха. Через полтора часа ждем вас для продолжения переговоров.

Он поклонился и, оставив дверь открытой, вышел.

— О, свежий воздух! Просто отлично! — прокомментировал предполагаемое дальнейшее развитие событий Никсон.

— Так-то да, но по протоколу у нас нет никакого перерыва, насколько я помню, — обеспокоенно ответил Брент.

***

— На, забирай свой чехол, — Володя передал тяжелый футляр начальнику. — Еще задания есть на сегодня?

— Ты что-то больно быстро обернулся! Скорость небось не соблюдал? А нам потом жалобы из Госавтоинспекции придут.

— Никак нет, не торопился.

Хотя Григорьев лукавил. Из Раменок он гнал как сумасшедший. Хотя милиции на дороге он нигде не заметил, но все же допускал, что кто-то его наверняка мог заметить. Но уж решил стоять на своем, так лучше стоять до самого конца.

— Что-то руки у тебя дрожат, ты не пил случайно? — все не унимался Виктор Романович.

— Да не пил я — усталым голосом промямлил Вова. — Просто такой день, неудачный.

— Ладно уж, иди тогда в комнату отдыха. Пока на сегодня заданий нет. Вот приедут американцы, там посмотрим. Может, что им и понадобится. — Тон Романовича изменился. Из агрессивного начальника он вдруг превратился в заботливого отца.

Вместо шоферской Вова отправился на поиски своей супружницы. Вера должна была быть либо на складе, либо бегать по этажам и убирать комнаты. Володя взглянул на часы, два часа пятнадцать минут. Для уборки уже поздновато, посему он прямиком двинул на склад.

— Привет, Верунь! — кинул он с порога.

— Ой, Вовка!

Девушка обрадовалась и с ходу обняла своего супруга за шею. Уже два, года как они женаты, а она все такая же. Энергичная и жизнерадостная. Григорьев не переставал ей удивляться. Ведь у всех их друзей и знакомых, жены уже давно так не радуются своим мужьям.

— Ой, а у тебя тут кровь! Где это ты так окорябался? Дай-ка я тебя ототру, а то как-то неприлично. Что люди скажут!

— Да плевать на людей, — Володя вспомнил про утреннее происшествие, — тут такая история приключилась.

И следом он, пока Вера отмывала его от запекшейся крови, рассказал в общих чертах, как ее бабушка напрыгнула на него сегодня утром и как он запер ее в туалете. Не из злости, а чтобы старушка в припадке сумасшествия себя не повредила, да квартиру не попортила. Про применение силы он не упомянул, абы не травмировать свою супругу.

— Ой, жалость-то какая!

Вера так и осела в свое кресло, когда поняла, что ее родная бабушка, заменившая ей маму, сидит там сейчас в туалете и совершенно одна. Еще небось и в темноте, под жидкий аккомпанемент текущего сливного бачка. Вера расплакалась.

— Эй, ты чего? Да ведь жива и здорова твоя бабуля. Ну, просто я ее запер, да и все.

— Да я не об этом.

— А о чем тогда?

— Помнишь я тебе рассказывала про Маринку, ну, которая работает в кремлевской больничке?

— Такая полненькая?

— Да нет же, худая и с крашеными рыжими волосами. В больничке в начале Калинина, прямо рядом с Кремлем. Помнишь?

Вова не особо помнил всех многочисленных подружек Веры, да, в общем-то, и не собирался их запоминать. Ему вполне было достаточно, что среди них нет парней, да и все. Но все же он неуверенно поддакнул, что помнит такую.

— Ну, Маринка, что мне еще лекарство это для бабушки приносила. «Валокордин» этот.

— Да, ну и что?

— Так вот она мне на той неделе сказала, что лекарства больше не будет. Будто бы возникла проблема на стороне производителя. Никак не могут наладить выпуск после замены оборудования. Что-то получается, но эффекта нету. И поставок больше нет и в ближайшее время не будет.

— Ну и что? Бабуля вполне себе здорова, крепка и активна.

— Да и все из-за этого лекарства. Даешь его пожилым и они соображают как молодые, двигаются активно. В общем, не ощущают себя совсем старыми.

— Так вон оно почему бабуля настолько бойкая.

— Ну вот, они у себя в больничке тоже такие лекарства пациентам давали. А как перестали, так странные вещи начали происходить.

— Это какие же?

— У стариков постепенно начинает съезжать крыша, если им не давать долго лекарство. Они становятся невменяемыми!

— Да ладно, брешет все твоя Маринка. Как пить дать брешет.

— Ничего не брешет, у нее на работе одного доктора такой старичок чуть ли не до смерти закусал. Хорошо, что у него зубов уже не было, а вставную челюсть изъяли еще по госпитализации. Насилу, говорят, отбился, доктор-то.

— Да не слушай ты эти бабьи рассказы. Напридумывают же чего только нет. Насочиняют небылиц, а потом понеслось. То в метро нашли крыс-мутантов размером с корову, то эти, как его, пираньи в реке Неглинке, то стекло толченое в тортиках «Прага». В общем, муть, и не верь ты в эти россказни!

***

— Слушай, Розанов, — к главному врачу спецотдела по обслуживанию высших государственных и партийных руководителей обратился председатель КГБ Юрий Андропов, — ты ему дозу когда вкатил?

— Да уже полчаса как, Юр, — Розанов развалился на зеленом плюшевом диванчике.

— То-то я смотрю, что он так раздухарился. Прям в ударе!

И действительно. Еще вялый и путающий дела утром, Брежнев после перерыва был свеж и бодр. Он активно взял переговоры в свои руки и методично откусывал от требований американцев кусочек за кусочком. Особенно ему удавалось спекулировать на космической теме.

— Так, вы, говорите, что ваш, с позволения сказать, астронавт, побывал на луне? — с ехидцей спросил Леонид Ильич у Никсона и тут же подмигнул переводчику.

Ричард за время пребывания в Кремле навострился чуть-чуть понимать по-русски и еще до перевода внутренне спрогнозировал вопрос.

— Слушай, Брент, — склонился он к своему советнику, — это он от вина так зарядился или же мы с тобой пьяные в стельку и еле соображаем?

— Ну, — Скоукрофт на секунду задумался, слово проводя оценку внутренних компонентов, потом все же ответил, — похоже, что с нами все в порядке. Я не ощущаю никакого опьянения или затормаживания рефлексов. Все так же быстро считаю в уме и память меня не подводит. Значит это он…

— Так что же вы ответите на мой вопрос, господин президент? Наша разведка утверждает, что никакой миссии «Аполлон» к луне в обозначенные в ваших средствах массовой информации сроки не стартовало ни во Флориде, ни в каком другом месте США. Как вы можете прокомментировать такую новость?

— Уважаемый Леонид Ильич, — произносить русское имя и отчество для Никсона настоящее испытание, поэтому он начал очень медленно, чтобы не ошибиться, — давайте лучше еще раз пройдемся по условиям договора по ПРО, если мы уже согласились на ваш вариант с ОСВ-1.

— Ну, что же, давайте-давайте, — Брежнев еще раз подмигнул переводчику.

Андропов, наблюдавший за ходом переговоров через приоткрытую дверь в зал, насупился.

— Скажи-ка, Владимир Николаевич, — он обратился к Розанову, — а не слишком ли ты ему большую дозу дал?

— Юра, ну как можно, я же сто раз уже объяснял механизм действия «Валокордина». Это никакой не стимулятор, ни ускоритель и не секретная разработка КГБ. Ой, прости.  Механизм действия тут очень простой. Под действием препарата нормализуется снабжение всех органов организма кровью и, следовательно, кислородом. Начинают работать так, как должны, мышцы, раскупориваются сосудики в головном мозге. К старости все это зарастает всякой дрянью, теряет эластичность, вот пожилые оттого такие немощные и есть, что не поступает у них кровь в нужных объемах куда следует. Для приема есть рекомендуемая доза. Если вкатить меньше, то эффекта не будет. Если больше, да хоть в десять раз больше, ничего в десять раз не увеличится. Организм возьмет свое и только.

— Да это-то я понимаю, — с сомнением проговорил Андропов, а что будет, если отменить препарат? Я слышал, что у вас на Калинина уже есть такой опыт?

— Юра, ты же обо всем знаешь лучше меня. У тебя везде глаза и уши. Скажи, кто тебе донес?

— Увы, я не могу тебе рассказать. Иначе я открою всю сеть и придется ее строить заново.

— Это старшая сестра? — Розанов пересел поближе к открытому окну и закурил, смахивая дым рукой за пределы комнаты.

Андропов промолчал, он все так же внимательно изучал лицо своего друга.

— Ладно, черт с тобой, слушай. Когда у нас начались проблемы с поставками препарата из Италии, мы резко ограничили его выдачу не членам политбюро. В результате, довольно быстро к нам в клинику поступило несколько пациентов, которым «Валокордин» был отменен. Их ментальное состояние ухудшалось очень быстро, пока не доходило до определенного уровня, на котором и останавливалось. При этом физическая форма, по крайней мере на протяжении времени наблюдения, оставалась прежней.

— Что значит ментальное состояние? Они тупели?

— Нет, я бы так не сказал. У них развилась валокординовая стеария. Сосуды мозга без поддержки препаратом перестали пропускать нужное количества крови к клеткам. Причем даже хуже, чем было до лечения. И, как следствие, все когнитивные функции угасли, ну, почти все. Остались только самые примитивные, я бы сказал животные, функции. Например, есть, бегать, прыгать, спать.

— А эта, твоя стеария, она обратима?

— Да, вполне, — Розанов замялся, — мы пробовали некоторым пациентам продолжить курс «Валокордина», после двух приемов состояние стабилизировалось, а затем плавно шло на улучшение. Конечно, при длительном состоянии стеарии, часть личности теряется безвозвратно. Клетки мозга отмирают, рушатся связи.

— И сильно страдает личность?

— Я же сказал, все зависит от времени, — Розанов раскурил еще одну сигарету, видно, что он нервничает, — ну и от индивидуальных особенностей организма, рациона питания. Вот, например, один дедушка напрочь забыл про место, где он живет. Вроде бы восстановился, мы его домой выписываем, а он ни черта не помнит. Ни в каком районе живет, ни как туда доехать.

— Ну и много у вас таких сейчас в клинике на Калинина?

— Ни одного. Говорю ж, всех выписали.

— Как так?

— Юр, у нас же не НИИ какой. Просто поликлиника со стационаром.

— А, подожди, подожди. У меня есть сведения, что один врач пострадал от такого вот дедушки.

Розанов улыбнулся и натужено хихикнул.

— Да, тебя информировали верно. Как раз от этого дедка и пострадал. Только не врач, а медбрат. Полез один к нему в бокс, мы такие изолированные палаты подготовили, дедуля на него как прыгнет откуда-то сверху, вцепится в шею медбрату. А тот здоровенный как бык, шея во, как моя нога, орет, не может деда с себя снять.  В общем, на силу оторвали, прокололи и отправили домой.

— Ну, а дальше что?

— Дальше уже дело местных участковых врачей.

— Так это что, не номенклатура наша?

Розанов аж поперхнулся, покраснел как рак и сдавленным голосом ответил:

— К сожалению, нет. Как прошел слух, что есть чудо-препарат, который возвращает стариков к нормальной, активной жизни, так медработники начали «Валокордин» растаскивать, я знаю, что это плохо. Но ведь все тащат. Конечно, мы хотели ввести какой-то учет. И даже ввели.

— Давай дальше, — рявкнул председатель КГБ, — с воровством потом с тобой разберемся.

— Ну, сам понимаешь, препарат дешевый, его много. Вот и стала им пользоваться половина пенсионеров города.

— Да уж. Он был дешевым, пока его поставки были регулярными. Сейчас знаешь сколько он стоит на черном рынке?

— Сколько? — поинтересовался Розанов и судорожно сглотнул.

— До червонца доза доходит! — Андропов встал и нервно заходил по комнате. — До чего довели народ! Ради этого они подвергали себя риску в Гражданскую и Великую отечественную?

— Я тут ничего поделать уже не могу, — начал оправдываться главврач, — весь запас я пересчитал лично и все сложил у себя в кабинете. Теперь только по номерному списку и только членам политбюро и правительству.

— Ну, а как иначе-то? У Итальянцев проблемы. Они оборудование заменили на новое, старое выкинули, а новое не могут никак наладить. Возятся и возятся, разгильдяи!

— Как, ты и это знаешь?

— Ну, а ты как думал? Когда Леня задумал свою программу «Послушные старики», пришлось полностью погружаться в предметную область.

— Погоди, что за программа такая?

— Розанов, ты меня не пугай. Ты ведь и сам участвовал в качестве одного из рецензентов. У тебя тоже стеария началась?

Розанов побагровел, насупился, но ничего не ответил.

— Что молчишь? Ты что, отдал ее на рецензию своим выскочкам?

Розанов еще больше закрылся, словно в ожидании физического нападения, отразить которое он не может, нападение, которое он обязан не отражать.

— Вова, ты совсем там уже заработался? Может быть, тебе пора на покой? — Юрий не ругался, он по-дружески подошел к главному врачу и, присев перед ним на корточки, старался заглянуть тому в лицо.

— Да, отдал, — Розанова глубоко выдохнул, словно с его плеч сняли целый пуд тамбовской картошки в мешках, — но ты же знаешь, очень много работы, некогда бумажки читать. А что там было хоть?

— Ладно, не бери в голову, — Андропов встал и отошел к окну. — Была идея повысить лояльность и добавить запас трудового ресурса в стране. Старики обычно лояльны к правителю, это молодежь вечно чем-то недовольна. Если нужно, то пойдут на демонстрацию, по старой памяти-то да выработанному рефлексу. Если вдруг выборы, то проголосуют за кого надо, а не случайным образом. Да и молодежи-то нет, эхо войны, понимаешь. А тут, если против или не хочешь работать, то препарат тебе не выдают. И отправляешься в глушь, в Саратов. Да и чем старше человек, тем больше у него багаж знаний. Если бы всех наших академиков взбодрить, то мы бы эту Америку не только догнали, но и перегнали бы с такой скоростью, что глазом не успеешь моргнуть. А тут твоя стеария.

***

— Маринка, Маринка, как же ты меня подвела!

Вера и Вова по-прежнему сидели в подсобке. А Вера продолжала причитать и расстраиваться. Вова догадался, что Вера с каждой минутой все больше думает о том, что произошло с ее бабушкой. И чем больше она думает, тем страшнее ее выдумки. Понимать-то он женскую натуру понимал, но вот только не знал, что с этим можно поделать. А Вера тем временем продолжала.

— Ведь она мне совсем как мама стала. Я ни капли не помню отца, а маму помню только как образ. Она была такая, вся воздушная как облачко, мягкая как перина и теплая как парное молоко. Она меня очень любила. А потом в один момент ее просто не стало. Она ушла и не пришла.

Мама работала кондуктором на трамвае, времена были лихие. Бандиты и уголовники никого не боялись и не страшились. Иногда действовали совсем в открытую. Милиция боролась с ними как могла. А мама у Веры была такой принципиальной, что любого безбилетника могла вышвырнуть с вагона. И вот, когда самой Вере было всего-то четыре года, мама не пришла с работы. Девочка ждала до самой глубокой ночи, думала, что она где-то задержалась и вот-вот придет. Уже все соседи угомонились, разошлись по комнатам и выключили свет.

Вера впервые одна осталась дома и в полной темноте. Она боялась включить свет в комнате, боялась выйти из своего укрытия в углу около батареи. Она сидела там и тихо плакала, а потом уснула. Во сне ей снились кошмары про врагов, которые окружили ее маму, схватили за руки, затолкали в серый автомобиль и увезли на большой скорости. А потом машина на полном ходу слетела с обрыва. В этот момент девочка проснулась и не столько из-за сна, сколько из-за того, что у нее болел живот и очень хотелось кушать.

Во дворе уже рассвело, в коммунальной квартире никого не было, все разбежались, кто на службу, кто на учебу. Вера вышла из своей комнаты, аккуратно обойдя заправленную мамину кровать, и отправилась на кухню. До ее полки с продуктами она достать не могла, а с чужих что-то брать побоялась. Она хорошо помнила, как дядя Жора ругал соседских ребят, если вдруг один из них хоть рядом проходил с чужими полками.

Он всегда любил повторять, что кусок хлеба зарабатывается трудовым человеком с большим усилием. И если кто попытается этот кусок у человека отобрать, то он получит от трудового человека по щам. И при этом грозил своим здоровым кулачищем. Вера очень боялась получить по щам, поэтому свернулась клубочком на табуретке как кошка, и снова уснула. Потом пришли соседи, начали охать, жалеть Веру, налили чаю, дали сушек. Кто-то позвонил в милицию. А Вера все спрашивала и спрашивал: «А где же моя мама? Мама моя где?». Но никто ей не отвечал. А еще через неделю приехала бабушка Таня. Она тут же увезла Веру в Москву, где они потом и жили вместе долгие годы, пока у Веры не появился Вова.

Что стало с Вериной мамой, она так и не узнала. Бабушка ничего ей никогда не рассказывала, а сама она как-то боялась спросить. И вот теперь ее самый близкий в мире человек заперт в туалете.

— Вовка, ну что ты наделал! Зачем же ты беззащитного человека и в туалет запер! Ну, как же так можно! Вовка! Ну, что ты молчишь!

— Ну, Верунь, ну а что мне оставалось поделать? Ну, в самом деле. И ты бы видела, как она на меня напрыгнула. Ей-ей, просто жуть одна!

— Вов, ну съезди к ней, посмотри, все ли в порядке, — расчувствовавшаяся Вера продолжала канючить. — Все ж не человек с улицы. Живешь ты у нее.

Володя отрицательно помотал головой:

— Никак не могу, начальник приказал сидеть и ждать. Вдруг вызов или поручение какое будет. Я не могу его подвести. У нас ведь как, если тебя нет на месте, когда нужен или какая другая провинность, то ставят на карандаш. А потом еще раз и все. Отдают твое место другому.

— А ты, что? Уже на карандаше? — хныкливое настроение у Веры моментально улетучилось, когда она вспомнила про то, сколько ей труда стоило выхлопотать место для мужа.

— Нет, что ты! — замахал руками Григорьев. — Я чист и без замечаний!

— Так, что же делать?

— Да ты не переживай. Татьяна Никоновна старушка крепкая. Ну, посидит часок-другой в туалете, очухается, в себя придет.

— А если нет? А если ей там нужна помощь, и она уже лежит бездыханным сморщенным комочком на полу, свернувшись вокруг унитаза с вечно бегущей водой? А сверху ее еще и стульчаками завалило!

— Перестань фантазировать, Вер. Ну, перестань же. И даже если дело примет такой оборот, то ведь он не так уж и плох!

— Ты что? Хочешь извести мою родную бабушку? Да как ты можешь!

— Вер, ну ты сама посуди. Если твоя бабушка, ну, того. То у нас с тобой остается две комнаты на Таганке. Которые мы сможем сменять на квартиру в новостройке. Ездить на работу будет немного дальше, но ничего, зато в своей отдельной квартире будем жить. Свой собственный туалет, своя собственная ванна в ванной комнате и даже свой собственный балкон! Небольшой, но все равно свой. Хочешь, можно выйти покурить и никто тебе слова не скажет!

— Вова, ты что совсем уже? Ты меня пугаешь!

— А там, на своей площади, можно и ребеночка завести. А? Верунь?

На словах о ребеночке Вера задумалась. Потом вспыхнула с новой силой:

— Вова! Да как ты можешь!

— Да, что такого? Она же уже старая, глядишь и сама на тот свет отойдет!

— Дурак, — Вера полезла на мужа с кулаками, сделала два замаха, не попала и успокоилась.

Между супругами наступила тишина. Вера молчала, Вова сидел с каменным лицом. Прошло пять минут, как Вера с решимостью вскочила:

— Ты как хочешь, а я пойду отпрошусь у начальника смены и поеду проверю бабушку Таню. Если с ней все хорошо, то я вернусь к обратно.

— А если плохо?

— А если плохо, то ты, пожалуйста, долго не задерживайся. Приезжай пораньше, ладно?

— Пойдем вместе сходим. А то вдруг тебя еще никуда и не отпустят.

***

Если утром переговоры зашли практически в тупик и Скоукрофт был готов рекомендовать перенести переговоры на завтра или вообще на другое время, то обед кардинально изменил ход дела. Генеральный секретарь явно доминировал, США уже отказались от всех преференций, заранее заложенных в предложение, но до варианта минимум еще не опустились. Никсон сдавал по всем фронтам, но от переговоров отказываться не собирался, они продвигались вперед с фантастической скоростью.

— Мистер президент, может быть прервемся? Сделаем перерыв минут на 15, пройдемся, подышим воздухом?

— Хорошая идея, Брент, — он прокашлялся. — Господа, давайте прервемся немного, нужно размяться, собраться с мыслями. Леонид Ильич так активен сегодня, что нам требуется тайм-аут.

Идею поддержали все стороны и Скоукрофт с Никсоном вышли во внутренний дворик Кремля, дошли до своей машины, этого бронированного монстра доставили из Вашингтона за неделю до прилета президента, никто не хотел повторения Далласской трагедии, и заперлись внутри.

— Думаешь, что тут они нас не слушают?

— Полагаю, что нет. И похоже, что наша машина единственное место, где мы можем обмениваться мыслями без того, чтобы нас подслушивали еще чьи-то уши.

— Ах, уж это всесильное КГБ, — с досадой ответил Ричард. — Нам бы такую эффективную службу.

— Ничего, я думаю, если задаться такой целью, то мы создадим даже нечто более мощное. Но нужно время, может быть пять лет, может быть двадцать пять. Наш государственный аппарат настолько неповоротлив, а ведь еще конгресс. Хорошо же правителям в России. Что захотел, то и сделал.

— Полно, я не думаю, что он тут прямо владыка всего и вся. Да, председатель партийного органа управления, да, первое лицо в государстве, да, у него полно власти, но все же он не всесилен и так же, как у нас, ему приходится лавировать и договариваться.

— Возможно и так, — согласился Ричард. — Что ты думаешь о нашей позиции в переговорах?

— Мы сильно уступили, но ведь и заложили много. Пока идет с плюсом. Посмотрим, что будет дальше.

— Думаешь, имеет смысл на этом остановиться?

— Нет, нужно дойти до конца. При любом исходе, на каких бы условиях мы ни договорились, нам важен сам факт договора с «русским медведем». Не зря же мы нагнетали обстановку. Теперь нужна разрядка, которая принесет очередное политическое очко.

— Спасибо, Брент, за поддержку.

К машине подбежал молодой человек из аппарата с какой-то бумажкой и передал ее Бренту. Скоукрофт прочитал ее про себя.

— Из посольства сообщают: внешнее наблюдение докладывает, что в Кремль приехал председатель КГБ.

— Как? Сюда? Андропов?

Брент утвердительно кивнул.

— Его присутствие как-то влияет на процесс?

— Не думаю.

В стекло аккуратно постучали. Брент вышел и тут же вернулся.

— Брежнев предлагает перенести встречу на свежий воздух. Вы не против?

— Совсем нет. Погода отличная, да и голова тут лучше работает.

Переговоры продлились еще час двадцать пять минут, под весенние трели птиц и теплый ласковый ветерок. За отведенное по протоколу время стороны полностью согласились по условиям таких договоров, как ОСВ-1, ПРО и «О мире и сотрудничестве между СССР и США». Никсон ликовал: еще никогда он не был так рад завершению переговоров, где он, собственно, не смог отстоять ни одной заранее заложенной с запасом позиции. И даже больше. Он фактически простил 90% всего оставшегося долга СССР по ленд-лизу Второй мировой. Но Ричард все равно был счастлив, с плеч свалилась огромная тяжесть и ответственность. Теперь он герой для народа Северной Америки. Настоящий герой, спасший их от атомного ада, который готовила для них Красная Россия.

— Уважаемый господин президент, дорогие друзья! — Брежнев встал и расправив складки на брюках, продолжил. — От лица всего советского народа я сердечно благодарю вас за подписание одних из самых важных документов текущего десятилетия. Советский народ и Коммунистическая партия всегда выступают за мир во всем мире и за политическую разрядку между нашими странами. И я от себя лично приглашаю вас в город Ленинград, подлинную северную жемчужину нашей страны. Мы уже подготовили для вас самые лучшие апартаменты и запланировали интереснейшие экскурсии по всем основным достопримечательностям.

— Вы были в курсе? — Ричард шепотом обратился к Бренту.

— В целом — да, секретная служба там уже все проверила, автомобиль и сопровождение подготовлено.

— И когда вылетаем?

— Завтра утром.

— Нужно предупредить Тельму и Генри.

***

— Слушай, Вер, а как ты будешь отпрашиваться? Я слышал, что Тарас Григорьевич у вас просто зверь! Ни опозданий, ничего не допускает! Вот что значит старая школа! Он еще при царе в гостинице служил!

Гостиница Интурист хоть и оснащалась ультрасовременными лифтами, способными вознести сразу десяток человек на последний этаж быстрее, чем человек сделает два вздоха, но обслуживающему персоналу пользоваться ими было запрещено. Если постоялец заказывает обед или ужин в номер, то его везут на специальном служебном лифте. Медленном и тесном. А остальным оставалось довольствоваться лишь черной лестницей.

Подниматься ногами на десятый этаж Вова не привык. Взбежать на свой третий в коммуналке он еще мог, но вот атрофированные постоянным вождением ноги уже после пятого этажа отказывались подниматься далее. Сердце отчаянно билось, а рот хватал воздух.

— О, ты погляди, — к десятому этажу Вера Григорьева даже и не запыхалась, — устал. Курить надо меньше, Вов, курить! И зарядку делать по утрам! А то, погляди, стоит, как рыба пучеглазая, воздух глотает!

— Ну ладно тебе, буду и брошу. Потом. Но обязательно. Обещаю.

— Чего уж тут, связалась на свою голову. Сначала бабушку запер, потом по лестнице подняться не может.

— Вер, ну, не пили ты, чего ты взъелась-то?

Тем временем парочка уже успела не только подняться на десятый, технический этаж, но и бодро промаршировать по тускло освещенному коридору. По видимости, архитектор решил не утруждать свою фантазию отделкой вспомогательного этажа, все равно его видят только работники гостиницы, а гости ощущают лишь только немного более длительную паузу между этажами при подъеме на лифте. Возможно, упрощение конструкции и отделки сделали нарочно, дабы сократить расходы на строительство. Здание сдали в эксплуатацию только два года тому назад, возможно, что через пару лет его облагородят и тут.

— Погоди, Вер, — Володя отошел в сторону в небольшом, но пыльном холле, подошел и облокотился о подоконник, — дай немного отдышаться. Тут словно воздуха нет.

— Да, есть такое. Вентиляция тут очень плохая. Почти и не работает. В том году, летом, в самую жару, находиться здесь совсем невмоготу было. А ведь дополнительные склады и контора наша именно тут располагаются. Григорьич вообще не знаю как выжил тогда. Он ведь старый.

— Ну вот, я и говорю, что он у вас как базальтовая масса, все ему нипочем. Ни жара, ни новое начальство, ни китайцы, ни американцы эти…

— Ой, — Вера аж подпрыгнула и всплеснула руками, — про американцев-то я совсем и позабыла!

— А что с ними?

— У них же тут целая делегация! И каждому нужно провести обслуживание в номерах. Кому обед принести, кому белье поменять. Работы — во! — Григорьева для пущей выразительности провела рукой над головой, словно делами ее завалили выше ее роста еще утром.

— Ну, есть и другие девушки. Не ты же одна тут работаешь, заменит кто.

— Не, у нас с этим все строго, никто не заменит. И уйти нельзя. Зря только поднимались, не отпустит Григорьич, не отпустит как пить дать.

— Ну, может быть, попробуем? Вдруг он в хорошем настроении. Отмахали десять этажей, не просто же так.

Не сговариваясь, парочка очень тихо, стараясь не шуметь, подошла к двери конторы управляющего и тихонько постучала по двери. Ответом им последовала лишь гробовая тишина. Постояв немного, Григорьевы быстренько ретировались к месту последней дислокации, в пыльный холл.

— Да его еще и нету на месте. Или же наоборот, спит после обеда. А если разбудить, то он рассвирепеет, — прошептала Вера. — Лучше к нему не соваться в такое время. Себе же хуже сделаем.

— Ой, смотри, что это там?

— Где?

— Ну, вон же, — Вова рукой показывал куда-то вниз, через пыльное стекло.

Вера попробовала присмотреться. Но картинка оставалась размытой и не складывалась в единое целое.

— Вижу какие-то люди, какая-то толпа. Вроде как окружили что-то большое.

— Вер, это стакан с постовым на перекрестке, вон видишь ножка. И милиционер в фуражке, спускается к толпе.

— А, теперь вижу. Ой, что это? Куда он делся?

Милиционера в толпе легко можно отличить по белой парадной рубашке и фуражке. Поначалу они присутствовали с боку импровизированной толпы, потом поползли в центр, а затем и вовсе растворились в цветастых одеяниях остальных людей.

— Пойдем спустимся вниз, посмотрим с первого этажа. Отсюда совсем ничего не видно, — предложил Володя.

***

Ричард внутренне светился от радости, несмотря на тяжелейшие переговоры, когда позиция второй стороны менялась чуть ли не каждый час, у него все получилось. И, вот сейчас, он развалился на роскошнейшей кровати, прямо в костюме, ботинках и не сдергивая покрывала, в самой главной крепости наиболее вероятного противника. Толстые своды старинного строения нависали над ним, а узкие окошки напоминали больше бойницы, а не окна роскошного, президентского номера. Но ему было хорошо.

— Слушай, Пэт, — Ричард обратился к супруге, — мне кажется, что мы с тобой идем на следующий срок! Что ты думаешь?

— Я думаю, что ты у меня молодец, — отозвалась Тельма Никсон откуда-то из ванной комнаты, — я всегда в тебя верила. И никогда не слушала ни подруг, ни прочих злопыхательниц.

— А еще, знаешь что? — продолжил Ричард мечтательно.

Тельма не ответила, из ванной только доносились какие-то звуки, связанные с манипуляциями прихорашивающейся женщины.

— Мы завтра летим в Ленинград. Это город на севере, ну, ты помнишь. Русские готовят для нас культурную программу. А, зная их гостеприимство, я предполагаю, что там будет что-то по-настоящему феерическое. Что ты думаешь?

— Я думаю, что тебе стоит отдохнуть. И поездка в другой город на культурную программу — отличный способ отвлечься от всей этой твоей политической возни.

— Ленинград самый красивый город у «советов». Жаль только вот, что девочек не взяли.

— Тю, ну те же знаешь, у них учеба. Нельзя их отвлекать.

В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, в номер влетел молодой человек из аппарата президента. По его лицу можно было сразу понять, что тот чем-то встревожен. Сердце в груди у Никсона ёкнуло, будто осуществился его самый страшный сон: русские выманили его к себе, а сами начали наступление на США или того хуже, нанесли ядерный удар. А размазня вице-президент так и не смог дать распоряжение о нанесении удара возмездия по Москве!

— Господин президент, — голос у юноши дрожал, руки, впрочем тоже.

— Ну, — от нетерпения Ричард сел на кровати. — Говори же!

— Пришло сообщение из посольства, — молодой человек проглотил невидимый ком в горле, — в городе массовые волнения. Местная полиция не справляется. В-в-вот.

Он протянул дрожащей рукой потрепанный листочек президенту. А у того отлегло, напряжение спало, а тело обмякло. Он взял листочек, внимательно прочитал его.

— Попросите, пожалуйста, ко мне Скоукрофта. Спасибо.

Но Брент пришел сам и чуть не налетел на выходящего из номера посыльного.

— Слышал новость? Что там происходит?

— Только обрывочные сведения. Телефонная связь с посольством неустойчивая. Но похоже, что по всему городу наблюдаются очаги беспорядков. Какое-то сопротивление режиму или что-то наподобие. Не очень понятно.

— А что власти? — Ричард сел на кровати.

— Да пока ничего. Система управления еще не отреагировала, — Брент сел на кожаный стул и облокотился о небольшой столик с буклетами о красотах СССР.

— И что же нам делать? — в дверном проеме ванной комнаты появилась Тельма в элегантном платье.

— Дорогая, ну, мы в самой охраняемой крепости страны. Какие-то беспорядки до нас навряд ли доберутся.

— Ой, не думаю, — протянул Брент, — если это спланированное выступление против власти, то они, и это очевидно, пойдут на штурм как раз Кремля. А мы тут можем просто попасть под горячую руку революционеров.

— Ты думаешь, что это революция?

— Пока мы ничего не знаем, кроме как о серии мелких волнений по городу. Но лучше нам все же перебраться в посольство или же совсем покинуть страну. В посольстве, по крайней мере, есть подразделение «котиков», так что осаду мы выдержим, пока не доберутся средства эвакуации.

— То есть нам надо укрыться в посольстве, пока не наступит ясность? — уточнил Ричард.

— Либо пока мы не отправимся в Ленинград, — уточнила Тельма, — когда еще такая возможность представится?

— В любом случае необходимо будет подождать реакцию местных, может быть и Ленинград придется отменить.

— Хорошо, выезжаем прямо сейчас? — поинтересовался президент.

— Да, чем быстрее мы покинем Кремль, тем лучше, — Брент утвердительно кивнул.

— Необходимо забрать еще и Киссинджера. Он ведь по пути? Хотя, если и не совсем по пути, сделаем крюк.

— Так точно, — Скоукрофт резко встал и вытянулся по стойке смирно.

***

Спускаться опять пришлось по лестнице. Вера, как всегда, убежала на полтора пролета вниз, а Вова по-прежнему отставал, хотя спуск давался ему куда легче, нежели подъем. Снизу доносилось какое-то оживление, больше похожее на беззвучную борьбу, изредка долетало что-то отдаленно похожее на милицейский свисток. Володя прибавил шагу, начал перепрыгивать через две ступеньки, а в конце пролетов и через три. Он так в детстве любил сбегать с лестницы в школе после последнего урока. Ноги почти не касались ступеней, а последние несколько он перепрыгивал, приземляясь на лестничной площадке.

Но то, что отлично проходило в школьные годы, вызывало некоторое затруднение в зрелом возрасте. Во-первых, обувь, а точнее фирменные ботинки, которые он с трудом выменял на несколько огромных бутылок самогона у Саныча в прошлом году, были малоприспособленными к бегу или прыжкам. Каждый раз, когда Володя приземлялся на лестничной площадке, он ступнями ощущал, как растягивается и отрывается подошва. Во-вторых, модные брюки-дудочкой аналогично не доставляли простора действия. В школе-то он носил в меру свободные брюки, а тут не шагнуть широко, не присесть. При каждом активном движении ткань испускала жалобные и одновременно тревожные, вещь как-никак заграничная, звуки, словно неведомые силы рвали ее на мелкие кусочки.

И вот, за размышлением о том, на сколько еще прыжков и полетов хватит ботинок и брюк, Вова Григорьев чуть не упал, обнаружив, что на потенциальном месте для приземления уже кто-то лежит. Он дико извернулся в воздухе, совершил настоящий акробатический трюк, но сумел как-то перелететь через лежащее неподвижно тело. Его толчковая нога прошла в считаных дециметрах от человека на полу и мягко коснулась бетонной лестницы. Но Володя не ощутил уже привычной мягкости от амортизации подошвой, его нога, не получив надежного сцепления с полом, продолжила свое предательское движение дальше.

Вова поскальзывался, а его брюки, отчаянно скрежеща, начали разделяться на две половины в самом интересном месте. Еще чуть-чуть и Володя сам целиком начал скользить по полированному бетону. Он проехал чуть больше метра и остановился в нелепой позе, только уткнувшись в свою супругу.

— Ты чего? — уставившись с пола на Веру, спросил Вова.

Его вопрос оказался вполне закономерным. Вера стояла на углу площадки, прижав обе руки к своему рту, и с ужасом смотрела куда-то за Володю. Необычный вид жены не оставил Григорьева в состоянии покоя, поэтому, сгруппировавшись, он резко встал и развернулся, дабы лучше разглядеть то, что так поразило девушку.

А удивиться было чему. Он поскользнулся и чуть не убился вовсе не из-за технической непродуманности его обуви. Ботинки выдержали и сделали все, что смогли. От лежащего около перил тела к ногам Володи вели четкие следы скольжения в чем-то вязком и красном, напоминающем кровь. И кровь на полу не была безалаберно кем-то разлита. Она вытекала из развороченной черепной коробки того, что совсем недавно, судя по фирменной гостиничной форме, было горничной.

— Это ж как тебя угораздило так навернуться? — от увиденного Володя сам оказался в шоке.

Нет, он никогда не был особенно чувствительным к разного рода биологическим проявлениям. В детстве он помнил, как волки разорвали козу прямо на его глазах. Коза была любимой, живой, а потом постепенно она превратилась в несколько ошметков мяса. Да и в армии ему тоже довелось немало насмотреться. Один рядовой не бросил гранату когда нужно, оторвало кисть руки, посекло его осколками. Парень выжил, но могло быть и хуже. Но тут… Развороченная голова, да так, что остатки мозговой ткани хлопьями свисали с краешков черепа. Не в силах терпеть, он отвернулся.

— Слушай, надо сообщить в милицию, — прошептал Вова, стараясь отвлечь взгляд жены от трупа, — у нас же был милиционер на входе. Давай к нему?

Вера молча кивнула и медленно, по стеночке, начала обходить место гибели. Но она не сумела сделать и пары шагов, как снова остановилась и кажется, затаила дыхание, уставившись в пол.

Вова проследил ее взгляд и заметил, что на полу отпечатались четкие красные следы сапог, уходившие за дверь в гостевой холл на этом этаже.

— Погоди, давай проверим, — предложил Григорьев, тем более что из-за двери доносился какой-то неясный шум.

Они медленно, стараясь не шуметь и не привлекать напрасно внимание, приоткрыли дверь и зашли в просторное помещение. На полу расстилался мягкий красный ковер с зелеными обшлагами, в воздухе витал аромат дорогих духов, вина и затхлости. Каким образом удалось нагнать в свежую гостиницу затхлости, Вова постоянно удивлялся, когда попадал на этаж с постояльцами. Не исключением стал и этот раз. В удивленном состоянии Володя затащил за собой в коридор и Веру, так как на красном полотнище ковра красные же следы потерялись моментально.

Они вошли, остановились и осмотрелись. В мягком гостиничном полумраке с флуктуирующей случайным образом пылью отчетливо раздавалось какое-то чавканье. Но откуда оно шло, стало понятно только тогда, когда парочка подошла ближе к столу дежурной. Вова заглянул за нее и обнаружил, разумеется, дежурную по этажу. Как ее зовут, он не помнил, но несколько раз пересекался с ней по работе.

Женщина спряталась под стол с передней крышкой и со стороны коридора ее совсем не было видно. Увидев двух человек, она жутко перепугалась, вытаращила на них глаза и закрыв рот рукой, указала куда-то в сторону. Ситуация становилась все более странной, Вера дрожала от страха и уже находилась на грани обморока. Вова, все так же таща ее за руку, проследовал по коридору в направлении, куда указала дежурная. А та спряталась еще глубже под свой стол и принялась наблюдать за удаляющейся парой в узкую щель между столешницей и передней крышкой.

Как прожженный следопыт, Вова двигался на то затихающий, то усиливающийся звук. Вокруг него весь мир растворился, а он сам превратился в единый комок чувств. Только чавканье, только дорогие духи и только затхлость с летающей пылью. В один момент он почувствовал, как Вера сильнее сжала его руку. Он остановился и заметил, что дверь в один из номеров приоткрыта. Свет в номере выключен, но похоже, именно оттуда и доносятся те странные звуки.

Пара, аккуратно, стараясь даже не шуршать короткими ворсинками ковра, подошла поближе к двери. В полумраке что-то происходило, но глаза еще не успели приспособиться к сниженной освещенности. Вера машинально нащупала выключатель у двери.

Вспыхнувший свет удивил сразу троих. В небольшом проходе, прямо около входной двери, ногами к проходу и на животе лежал милиционер. Это именно его сапоги оставили кровавые следы. А у его головы, в луже крови копошился кто-то еще. И как только появился свет, этот кто-то резко развернулся.

— Ой, это вы? — только и смогла выдавить из себя пораженная Вера, как только опознала за перемазанным кровью лицом Тараса Григорьевича.

Крепкий старик, весь накачанный, резко развернулся, но так и не встал с приседа. Он внимательно изучал молодых людей, словно оценивая их по какому-то ему одному известному признаку. Во время вынужденной паузы, от которой Вове стало неловко, словно он вломился в уже занятую кабинку общего туалета, он обратил внимание, что не только лицо Григорьича перепачкано кровью, но и его руки и даже некогда белая рубашка спереди вся пропиталась красным.

Тарас Григорьевич тяжело вздохнул и издал какой-то звук. Звук не поддавался идентификации, но звучал устрашающе, словно Верин начальник не одобрял появление своей подчиненной в рабочее время на не своем этаже.

— Бежим, — поддавшись природному инстинкту, заложенному в ее тело всеми многочисленными ее предками, скомандовала Вера.

Пара дернула что есть мочи к выходу, и тут же за их спиной послышался короткий сигнал милицейского свистка, а затем сопение и кряхтение. Старик, на удивление резво кинулся в погоню. Но молодость не давала шансов опыту, Вера проскочила первой в дверь на лестницу для персонала, а Вова, пролетая в дверной проем, захлопнул за собой и саму дверь. Такой прием часто применялся в Вовином детстве. Когда устраивается погоня по узким коридорам или другим помещениям с дверьми, то выбегающий может относительно легко захлопнуть за собой дверь. А следующий за ним может не успеть среагировать и неминуемо врежется в нее, существенно отстав от догоняемого.

Не исключением стал и побег от Тараса Григорьевича. Крепкий начальник со всего размаху налетел на не менее крепкую дверь. Лестничный пролет многократно усилил звук первого удара, за ним последовал и второй, но более глухой. Тело старика отпружинило от двери и грузно упало на пол с ковром. Но уже через пару этажей скрип открываемой двери оповестил, что Григорьич оклемался и двинулся вслед за ними на лестничную клетку.

Тем временем Вера и Володя уже успели добежать до первого этажа и, не прекращая поражаться запустению, устремились в сторону гостевого холла.

***

Бронированный «Линкольн» Никсона вылетел из ворот Кремля, оставляя за собой сизое облако выхлопа. Наряда милиции в воротах Боровицкой башни не было, да и вообще людей на улице не наблюдалось. Автомобиль опасно накренился на одном из поворотов, но водитель, применяя все приемы мастерства, сумел сдержать тяжелую машину и со скрипом покрышек бронированный «Линкольн» рванул к улице Горького.

Пассажиры от лихого маневра попадали с мягких диванов, но никто не придал падению никакого значения. Ричард, Брент и Пэт оставались слишком возбуждены, чтобы отвлекаться на какое-то незначительное недоразумение.

— Дик, — обратилась к мужу Тельма, после того как поправила прическу, усевшись обратно на мягкий диван, — как ты думаешь, тут все серьезно?

Никсон помедлил, он и сам не понимал, серьезно тут что-то или нет. Но ясно было одно. Нужно спешить и как можно быстрее добраться до посольства, захватив с собой Генри. Поэтому он помедлил с ответом, судорожно вцепившись в спинку переднего кресла.

— Пэт, я не знаю, честно, не знаю…

— Но нам лучше поторопиться, — заверил с переднего сиденья Скоукрофт, — ситуация может быть крайне опасной. Не раз государственные перевороты начинались как обычный, небольшой бунт. Нам лучше укрыться на нашей территории. Вероятно, придется вызвать эвакуацию.

Автомобиль еще раз резко вильнул, объехав кого-то на дороге. В очередной раз скрипнули шины, пассажиров мотнуло.

— Ого, — вырвалось у водителя, — эти русские совсем ополоумели. Нет, вы видели?

— Что там? — спросил недовольно Брент, посмотрев на дорогу.

— Какая-то бабуся чуть не попала нам под колеса. Выпрыгнула из-за угла словно бестия!

— Ты это, не убей нас в аварии, — только начал Брент, как водитель заложил новый вираж, сворачивая на улицу Горького.

Не успел тяжелый автомобиль завершить маневр, как Тельма завизжала, указывая куда-то вперед. Ее движение проследил и Ричард. Увиденное заставило его крепче ухватиться за спинку кресла.

Прямо перед автомобилем, на стороне по ходу движения, около тротуара скопилась изрядная толпа. Люди совместными усилиями что-то делали около одиночного поста милиции. Из-за их количества нельзя было разглядеть, чем же они так увлечены, но существовала настоящая опасность, что бронированный «Линкольн» влетит прямиком в эту толпу. Случись такое, и им обеспечен первоклассный международный конфликт.

Водитель взревел от напряжения, выкручивая еще сильнее руль в сторону, покрышки взвыли словно тысяча сирен, а автомобиль накренился так, что его правый борт черканул по асфальту. В мгновение ока машина оторвалась левыми колесами от дороги. В салоне все затаили дыхание, стараясь не допустить катастрофы. Водитель дернул рулем, и автомобиль с грохотом приземлился на все колеса.

Тяжелый бронированный «Линкольн» не был предназначен для выполнения каскадерских трюков, его покатое лобовое стекло толщиной в несколько сантиметров треснуло, а в передней подвеске что-то хрустнуло и заскрежетало. «Линкольн» для поездки в Россию специально модернизировали на заводе в Детройте. На машину установили жесткую пулестойкую крышу, а, опасаясь плохих дорог и топлива неизвестного качества, мощный двигатель дефорсировали, после чего он мог работать почти на всем, что горит, а подвеску усилили более крепкими деталями. Но именно эта доработка и отказала. Толстый и тяжелый рычаг передней подвески зацепился на разделительной полосе за краешек канализационного люка, выступающего из асфальта всего-то на пять сантиметров, и сломался. Левое переднее колесо тут же вывернуло максимально вбок и неимоверно тяжелый автомобиль, обладая чудовищной инерцией, перевернулся по диагонали через правое переднее колесо.

Ричард словно в замедленной киносъемке с ужасом наблюдал, как перед лобовым стеклом автомобиля поднимается асфальтовое покрытие. Изначально ему показалось, что кто-то заложил и взорвал фугас прямо перед машиной, и только несколько микросекунд спустя он ощутил, что это не асфальт вздыбливается перед ним, а он сам летит через голову. Никсон мысленно выругался, ведь именно в этом самом автомобиле, только без жесткой крыши, убили Кеннеди. И если еще один президент погибнет в той же машине, то у марки будут определенные проблемы, а по верхам пойдет ненужная молва.

Время совсем остановилось. Даже сердце перестало биться. Президент рассматривал стену асфальта целую вечность. Удар сердца. Он подметил все трещинки и выщерблены на асфальте. Ричарда поразило цветовое разнообразие камней, использованных в дорожном полотне. Их гладкие, полированные грани горели красным, оранжевым, синим, зеленым и даже ярко-серым, на фоне темной и мрачной асфальтовой смеси. Удар сердца. Ричард обратил внимание на инородный предмет на дороге аккурат посреди нескольких красивых камней, запечатанных в асфальтовую смесь. Окурок папиросы изогнулся, впечатанный множеством шин между выпуклостей камней. Один конец окурка был изжеван, он слегка пожелтел как раз с той стороны, где на нем нарисована голубая каемочка. Второй конец обуглен, а папироса скурена почти что до самого конца. Удар сердца. Никсон перевел взгляд ниже и увидел свои руки, пальцы которых побелели от напряжения, так сильно он вцепился в спинку кресла. Потом он заметил Пэт, она совершала интересный кульбит, одной рукой придерживая прическу, другой стараясь ухватиться за боковую ручку-хлястик. Удар сердца.

А потом, внезапно «Линкольн» с непередаваемым грохотом рухнул ровнёхонько водительской стороной на крышу. Если обычный, пассажирский автомобиль, врезаясь во что-то твердое издает звук сминаемой картонной коробки, то президентский броневик упал на крышу как паровоз с тендером и полностью разогретой топкой. Послышался глухой удар, скрежет сминаемого металла бронелистов, рассыпающегося в мелкую труху толстого, пулестойкого стекла. Но стоило только оказаться в перевернутом состоянии на крыше, как звук катастрофы моментально прекратился. На кузов передавалось, с легким биением, только вращение одного из колес.

— Все живы? — откуда-то донесся голос Брента.

— Я, кажется, да, — отозвалась Тельма. — Вот только я вверх тормашками.

— Я жив, цел, — подал голос и Ричард, растянувшийся по потолку крыши, обитому черным велюром.

— Водитель, всё, — коротко доложил Скоукрофт.

Женщина взвизгнула, но тут же подавила свой инстинктивный возглас. Понятно, что находиться в одной кабине с мертвецом ей не прельстило, даже, несмотря на все, что она только что пережила.

— Надо выбираться отсюда, — скомандовал Скоукрофт, после того как осмотрелся через разбитый триплекс боковых стекол. — Мы аккурат напротив гостиницы. Надеюсь, что Генри тут и он вызовет для нас транспорт из посольства.

Ричард толкнул свою дверь. Она не поддалась. Он еще раз толкнул ее. Никакой реакции.

— Тельма, попробуй свою, — крикнул он торопливо супруге.

Та отреагировала молниеносно. И что, что она жена президента? Нужно всегда быть в тонусе и не пасовать перед препятствиями. Если нужно действовать, то она немедля принималась за работу. Ее дверца со скрежетом распахнулась, обдав уцелевших пассажиров мелкой стеклянной пылью. Уже через десять секунд вся троица спасшихся оказалась на асфальте рядом с лежащим на крыше лимузином.

— О, те люди, — Пэт указала на толпу, ставшую для них роковой, — они же бегут нам на помощь?

— Не думаю, — Скоукрофт моментально оценил ситуацию, — бежать можете? Быстро в гостиницу!

Пока господин президент с женой торопились ко входу в «Интурист», Брент все время прикрывал их сзади. Он сумел подхватить колесный колпак от «Линкольна» и отмахивался им от настигающих их преследователей.

— Помоги мне, — прорычал Скоукрофт, блокируя вращающиеся входные двери гостиницы изнутри, когда все трое все же сумели добраться до входа.

Никсон схватил первое, что попалось под руку и впихнул автомат для чистки обуви в проем между дверьми. Автомат удачно занял положение и не давал повернуться дверному блоку ни в одну, ни в другую сторону.

— На каком этаже наша миссия? — прокричала от нетерпения Пэт, полностью поглощенная всем происходящим.

— На верхнем, все туда! — в очередной раз скомандовал Брент.

***

Первое, что кинулось в глаза: в холле гостиницы «Интурист» никого не было. Абсолютно ни одного человека. Ни обслуживающего персонала, ни постояльцев. Обычно, в любое время суток, в гостиничном лобби многолюдно. Кто-то ожидает заселения, кто-то подачи транспорта, иные же проводят встречи или просто отдыхают в людном месте. Но тут никого. Только гром от заблокированной входной двери. Американцы, озираясь по сторонам, подбежали к лифту и нажали кнопку вызова.

— Брент, что происходит? — переводя дыхание и поправляя растрепанную прическу, спросила Кэтрин.

Брент ответил не сразу, он по-деловому осмотрелся и, видимо, не найдя ничего более подходящего, схватил увесистый ободок с позолоченной мусорки около лифта. Он взвесил и покрутил его в руке и, удовлетворенный, обратил внимание на слова Пэт.

— Слушай, не знаю, — тихо произнес он, — тут творится какая-то ерунда. Конечно, я допускаю, что у русских каждый год случается какой-то коммунистический праздник, когда нужно носиться по улицам за иностранцами. Не знаю.

В этот момент лифт мелодичным звоном оповестил о своем прибытии. Ричард, по привычке, двинулся к дверям, но Скоукрофт вытянул руку и задержал президента. Брент встал в позу бойца прямо напротив дверей и уже был готов к применению ободка от мусорки по любой цели. Кэтрин и Ричард переглянулись, но на всякий случай сделали по шагу назад и встали за спиной Брента. Двери лифта с едва уловимым шипением разошлись в сторону.

Скоукрофт сделал резкий выпад, а его правая рука начала движение вперед, продвигая смертоносный ободок с неимоверной скоростью.

— Ой, вы чего? — Генри Киссинджер обладал не менее адекватной реакцией, нежели бывший военнослужащий Скоукрофт, хотя никогда в армии не служил да и к спорту в целом относился с прохладцей.

— Генри, это ты! — Пэт не удержалась и повисла на шее у советника президента.

— О, Генри, сукин ты сын, я ведь чуть не размозжил тебе голову этим обручем! — Брент в сердцах резким движением бросил ободок в сторону на какой-то диван и расслабился.

— Давайте быстрее поднимемся в нашу миссию, — предложил Ричард, опасливо поглядывая на беснующуюся толпу на улице и начал двигаться к кабине лифта.

— Мистер президент, сейчас туда подниматься не самое время, — Генри рукой перегородил путь в лифт.

— Не понимаю тебя, что происходит? Мы только что попали в аварию, наша машина переверн…

Но президент не успел договорить, он умолк, прочитав все на лице своего советника.

— Там творится что-то непонятно, я еле унес ноги с нашего этажа. И я думал, что вы в крепости. Там, наверняка, безопасно!

— Надо срочно в посольство. Нужна машина! — Брент принялся крутиться по фойе, стараясь найти выход из сложившейся ситуации. — У нас ведь есть запасная машина у черного входа? Так, через главный вход мы выйти не можем. Там эти…

Он подошел поближе к стеклянной стене и взглянул на улицу.

— Какие-то старики. Один дряхлее другого! И они… Они оторвали голову полицейскому?

Все остальные мгновенно притихли и, синхронно повернувшись, уставились на улицу. Как оказалось, один из стариков держал в руках голову, принадлежащую, по всей видимости, милиционеру, так как во второй руке старик крепко сжимал милицейскую фуражку. От неприятного зрелища Пэт вскрикнула, что послужило новым толчком для мысли Скоукрофта.

— Нужно выбираться из гостиницы и мчаться на запасной машине в наше посольство. Да, таков план! Принять к исполнению!

В критической ситуации, а сейчас происходила именно она, Брент автоматически взял на себя управление и обеспечение безопасности президента. Он и помыслить не мог, что все может быть как-то иначе. Сейчас все его существо напряглось ради того, чтобы спасти Ричарда Никсона и, по возможности, всех остальных. Скоукрофт действовал с максимальной мобилизацией всех сил организма.

— Где-то тут должен быть выход на задний двор, — вмешался в происходящее Генри. — Может быть за той дверью?

И все трое, короткими перебежками двинулись к выходу на служебную лестницу. И стоило только им подойти поближе, как дверь распахнулась и на них вылетели двое — мужчина и женщина. Никто не успел вовремя среагировать, только Брент смог напрячь мышцы и сгруппироваться. А Иван Григорьев со всего размаха налетел на Ричарда Никсона. Последний только и успел, что приподнять и скрестить руки, защищая лицо. Но удар оказался настолько сильным, что оба мужчины повалились на пол, устланный мягким атласным ковром.

Не успел Иван очухаться от столкновения, а он и вправду не ожидал никого увидеть за дверью, его гнал страх преследовавшего их старика, как почувствовал, что чья-то сильная рука поднимает его с пола в воздух. Вера завизжала, и вцепилась что есть силы в Скоукрофта, ухватившего за шкирку ее мужа.

— Что происходит? Кто вы? — Никсон в шоке все еще не понимал, что произошло.

— Какие-то люди вылетели вон оттуда, и вот он налетел на вас, — Киссинджер, похоже, испугался не меньше, чем остальные, его голос дрожал, а слова вылетали со скоростью пулеметной очереди.

Вера, не теряя времени, все продолжала колотить руками худощавую фигуру Брента, а, в довершение, дала тому еще и пинка. Такое обращение Скоукрофт не мог игнорировать, но сражаться сразу с двумя врагами он не мог. И ему пришлось отпустить молодого человека.

— Брент, подождите, — быстро затараторила Кэтрин, — похоже, они не опасны.

Брент повиновался и отошел в сторону. А Володя, воспользовавшись моментом, сгруппировался, вскочил на ноги и быстро отбежал в сторонку к Вере.

— Американцы, — прошептала Вера, как только смогла отойти от пыла конфликта. — А это сам президент!

— А, ну их! — протянул Григорьев. На его долю сегодня выпало уже порядочно приключений. Американцы, президенты. Да хоть Папа римский. Он схватил супругу за руку и потянул ее к выходу на улицу.

Но парочка остановилась тотчас, как заметила забаррикадированную наспех дверь и толпу пожилых людей, облепивших стеклянный фасад гостиницы.

— Ух ты ж, и тут они! — с досадой выпалил Вова и махнул рукой. — Ну, что ты будешь делать!

— Вова, давай в гараж! Твоя же «Волга» там?

Григорьев сориентировался моментально. Он резко развернулся и потащил Веру к двери шоферской, располагающейся за стойкой регистратуры, откуда можно было спуститься в подземный гараж.

— Вы слышали? — Генри обратился к своим спутникам. — Она сказала «гараж»! Быстрей за ними!

***

Вжик, вжик, вжик. Стартер нервно крутил двигатель «Волги», но он не оживал. Вова с силой ударил по рулевому колесу, машина вздрогнула. В полумраке подземного гаража по потолку запрыгали тени. Вера, сидевшая рядом с шофером, поближе к нему прижалась.

— Вова, ну, попробуй еще разок, только аккуратно, — Вера обратилась к мужу, словно уговаривая малого ребенка съесть еще одну ложечку каши.

Он протянул руку к ключу зажигания, попутно подкачав топлива в карбюратор педалью газа. Но повернуть ключ так и не успел. Задние двери автомобиля распахнулись, и четверка американцев с разбегу уселась на обширный диван.

— Ой, здрасьте, — от неожиданности только и успела произнести Вера.

— Гоу, гоу, гоу! — прокричал сухопарый американец, что уселся по левому борту. Для убедительности он еще потряс рукой, словно указывал направление.

— Как гоу? Не заводится же! — в отчаянье выпалил Володя.

— Попробуй еще разок, ну, пожалуйста, — Вера погладила мужа по плечу.

В этот момент на покатый капот автомобиля запрыгнул Виктор Романович. Светлая белая рубаха на нем оказалась изодранной, в каких-то бурых пятнах, на правом предплечье виднелись свежие кровавые подтеки, да и сам он выглядел неестественно взъерошенным. Женщины в салоне синхронно взвизгнули, а мужчины-американцы выругались на своем, американском языке. Тяжелый автомобиль накренился вперед, а начальник автотранспортного цеха, перекатившись через спину, встал рядом с водительской дверью и посмотрел в салон. Недобро так посмотрел.

— Виктор Романович, что вам? Я тут с американскими … — Володя наполовину приспустил водительское окно и уже хотел в него высунуться.

— Ноу! — донеслось откуда-то с заднего ряда.

Начальник автотранспортного цеха не стал терять времени. С быстротой молнии он запустил свою левую руку в салон так глубоко, как только мог. Он достал как раз до Вериного плеча и крепко впился в него пальцами. Вера вскрикнула и принялась извиваться, стараясь освободиться от вцепившейся в ее молодое тело пятерни. Брент, как и положено военному человеку, не растерялся в экстренной ситуации и приложил максимум усилий для отгибания руки агрессора. В армии Скоукрофт не отличался большой физической силой, но старался не пропускать занятия по физической культуре. Он напрягся, и рука Виктора Романовича изогнулась под неестественным углом, испустив неприятный хруст. Начальник автотранспортного цеха издал звук неопределенной природы, что-то среднее между рыком белого медведя и кряканьем уток, улетающих осенью на юг, и вытянул наконец-то свою руку из салона «Волги».

— Вова! Давай жми! — срываясь на фальцет, прокричала Вера.

Вова повернул ключ в замке зажигания и двигатель наконец-то взревел. Машина дернулась, подпрыгнула и покатила вперед. Водитель, бешено вращая баранкой, выводил автомобиль меж колонн и других машин наверх, на улицу. Прикрытые жестяные ворота выезда его не остановили. Он рубанул их, даже не притормозив. Створки, пружиня, разлетелись в разные стороны, а на лобовом стекле появилась вертикальная трещина. Но водитель и мыслей не имел расстраиваться. В гостинице происходило что-то ужасное и следовало, как можно быстрее, отсюда уехать. Спасти себя и свою семью.

— Го ту зе эмбасси! То зе эмбасси! — прокричали с заднего ряда, стараясь перекрыть шум мотора, работающего на повышенных оборотах.

— Чего они хотят? — коротко спросил Вова, кинув взгляд на супругу.

Знание, вернее, незнание иностранных языков нередко подкидывало сюрпризы в жизнь советских граждан. Да, в школе все прилежно учили немецкий, французский, редко — английский. Но из-за отсутствия потенциальной возможности применения получаемых знаний, ученики напрочь забывали все, чему их обучали, как только покидали стены родной школы. И в первую очень из головы выветривались знания по любым иностранным языкам. Советский Союз — большое государство, и везде говорят на государственном русском языке. И зачем учить какой-то французский, это пускай приезжие учат наш язык, а не мы их. Вон, африканцы, поступающие на учебу, уже через полгода бегло могут общаться с любым сантехником, да так, что тот будет понимать каждое слово.

— Мы не понимаем, чего вы хотите? Вас высадить у метро? — Вера развернулась к заднему ряду и непонимающе развела руками. — У нас самое лучшее, самое красивое метро в мире, между прочим!

Киссинджер внутренне напрягся. Ему и так было нелегко сидеть, в дверь его вжимал Никсон. И на каждом резком повороте Генри напрягался струной, чтобы не вывалиться наружу, если дверца все же откроется. Это в пылу ужаса неизвестности, там в гостинице, они умудрились разместиться вчетвером на одном диване. А, вырвавшись на свободу, сразу же вернулась потребность в примитивных удобствах и личном пространстве. Но сейчас советника беспокоило другое. Между безопасным посольством и мчащимся в неизвестном направлении советским автомобилем в полный рост встал языковой барьер.

Генри осмотрелся, вопреки наличию способности неплохо ориентироваться в пространстве даже без карт, он уже не понимал, где они едут. И, тем более, не понимал, в какой стороне их родное посольство США, с отрядом морских пехотинцев, которые защитят их в любой напряженной ситуации.

— Чаикофский стрит, Чаикофский стрит! Гоу! Эмбаси! Чаикофский! Гоу! Гоу! Гоу! — сам не понимая как, выпалил Киссинджер.

— Чайковский? — переспросила Вера.

— Ес-ес! Чаикофский! Го! Плиз, го! — взмолился Генри.

— Вова, мне кажется, что им нужно на улицу Чайковского, — промямлила Вера. — А что у нас там?

— Чайковского, — водитель призадумался, попутно стараясь объезжать шатающихся по проезжей части людей да оставленные без присмотра автомобили. — Там есть посольство ихнее. Туда, чтоль, их отвезти?

— Ну, давай попробуем, может, нам потом награду дадут за спасение американцев, — по лицу Веры пробежала легкая улыбка. Она еще не понимала, что за спасение президента США им причитается не просто награда.

— Чаикофский стрит, эмбасси, Чаикофский стрит! ОКэй? — Генри все не унимался. Он сидел у окна, поэтому мог наблюдать весь ужас беспорядка на улице. Пожилые граждане натурально уничтожали всех остальных, не щадя ни военнослужащих, ни детей, ни женщин.

— Акей, акей! — подтвердила Вера. — Чайковского, посольство. Акей!

Автомобиль заложил очередной крутой пируэт при выезде на Садовой кольцо и тут же затормозил в пол. Пассажиры, как по команде, наклонились вперед, упираясь, кто во что только мог. А через треснутое лобовое стекло на них смотрели сотни глаз с расстояния нескольких десятков метров. Широченная улица представляла собой месиво из хаотично расставленных автомобилей и разрозненных толп стариков.

— Это что? Демонстрация? — удивленно произнес водитель. — Вроде майская уже была.

— Давай назад! — прокричала Вера, заметив, как агрессивные пожилые принялись стягиваться к «Волге» со всех сторон. И их движение с каждым шагом ускорялось.

— Гоу ту зе эйрпорт! Эйрпорт! — нашелся Скоукрофт, понимая, что до посольства они так не доедут. Лучше уж эвакуироваться совсем из, этой чокнутой страны. Тем более что там, в порту, их ждет президентский авиалайнер.

— Чего? Куда? — решил переуточнить Володя.

— Гони во Внуково! — приняла решение Вера.

***

Советские покрышки заскрипели по асфальту, оставляя горелые следы на твердом дорожном покрытии, машина резко развернулась. Володя втопил педаль газа до упора. Двигатель натужно ревел, водитель переключал передачи, а «Волга» постепенно набирала скорость по Садовому кольцу на юг. Пассажиры хоть и нервничали, но притихли как один, внимательно наблюдая за действиями водителя и обстановкой вокруг. Только Кэтрин время от времени приглушенно вскрикивала, когда шофер закладывал особенно уж резкий вираж, объезжая то группки людей, столпившихся над чем-то на проезжей части, то беспорядочно оставленные автомобили.

Москва за лобовым стеклом оставалась все таким же величественным весенним мегаполисом, как и раньше. Деревья подставляли свежую зеленую листву ласковому солнышку, в кадках благоухали распустившиеся цветы, в небе пилотировали птицы. Но город уже нельзя было назвать столицей. Москва за несколько часов преобразилась, и некогда приятное ухоженное городское лицо превратилось в чуждую нечеловеческую гримасу. На улицы города вместе со стариками вывалился первобытный хаос.

— А что, Брент, — Ричард решил отвлечь своих попутчиков от созерцания тревожных пейзажей, стремительно пролетающих за надежным корпусом автомобиля, — ты раньше попадал в такие передряги?

Скоукрофт ответил не сразу. Разумеется, за годы службы в армии он попадал в куда более сложные ситуации, но благоразумно решил подыграть президенту.

— Я вот подумал, — начал Брент, — что наверное и не попадал во что-то более серьезное. Похоже, что весь город сошел с ума или, как минимум, его половина. Посмотрите, что творится на улицах. Это какое-то безумие!

— И мы не смогли пробиться к посольству, — в задумчивости вставил Генри. — Это что, у них ежегодное полоумие?

— Не думаю, — поддержала разговор Кэтрин. — В досье на Россию ничего такого я не встречала. Даже близко.

— И спросить-то не у кого, — Брент кивнул на водителя, — у нас, похоже, серьезные трудности со взаимопониманием. Мы не знаем русского, они не понимают наш английский.

— Я так полагаю, — начал аккуратно излагать свою мысль Генри, — что это, по всей видимости, какая-то эпидемия. Инфицированные люди носятся по городу, нападают на других людей. Совсем как животные.

В этот момент автомобиль как-то уж очень сильно вильнул, объезжая грузовик и автобус, повернутые поперек дороги. За ним копошились люди в белой форме, послышался выстрел. Затем еще и еще.

— Похоже, что для власти ситуация стала такой же неожиданностью, как и для нас, — Генри проследил взглядом удаляющуюся группу вооруженных людей, занявших оборону в автобусе и защищающих нескольких женщин в легких летних платьях.

— Сейчас поворачиваем на Ленинский, — нарочито громко продекламировал Вова, обернувшись вполоборота к пассажирам заднего ряда.

Американцы синхронно кивнули.

— Думаешь, они поняли? — Вера посмотрела на мужа.

— Ну, не знаю, — Вова пожал плечами и заложил очередной вираж. — Мне как-то все равно.

— Слушай, а зачем мы тогда едем с ними в аэропорт? Может быть, их лучше отвезти в КГБ или к Министерству обороны? Там же есть вооруженные люди, они их защитят.

— А вдруг там еще хуже? Посмотри на дорогу, мы выехали с Садового, но ситуация на дороге лучше не стала. Везде эти, пожилые. С чего это они вдруг такими стали?

Вера замолчала. В голове крутился ответ, но он никак не попадал на язык. Вроде бы вот, точная причинно-следственная связь всплыла из бульона переживаний сегодняшнего дня, но тут же ее накрыло волной необъяснимой тревоги и животного ужаса перед неизвестным. Наконец, каким-то необъяснимым образом, тонкая нить осознания была поймана, Вера открыла рот, набрала полную грудь воздуха…

Под капотом что-то хлопнуло, послышался звук сдуваемого воздуха, а салон моментально наполнился терпким запахом бензина. «Волга», мерно шурша шинами, начала останавливаться, двигатель заглох.

— Приехали, — с досадой выпалил Володя и, открыв дверцу, вывалился из машины.

— Что случилось? — Кэтрин заерзала на сиденье, она уже не чувствовала себя безопасно в стоящем автомобиле.

— Какая-то неполадка, — Брент так же вышел из машины. — Ричард, Пэт, оставайтесь в машине.

Президент и его супруга переглянулись.

— Вотс хаппен? — поинтересовался Скоукрофт, когда подошел к Володе и заглянул под открытый капот.

— Да вот, разорвало шланг с бензонасоса на карбюратор, — в сердцах и некоторой долей досады за родное автотранспортное подразделение выпалил Вова. Он же говорил уже сто раз, что шланги эти надо менять, не тянут они нормальную эксплуатацию.

— Хау сириэс из ит? Шуд ви файнд анозер веикл? — продолжил Брент.

— Ну, думаю, что исправлю минут за пять, подрежу место разрыва и натяну заново. Вот только двигатель, зараза, горячий, не подлезть.

Относительно безопасную идиллию остановки разорвал крик Веры. Женщина все еще сидела внутри и визжала что есть мочи, показывая пальцем куда-то в сторону. Вера хоть и была представительницей «слабого пола», но до этого момента она никогда в жизни еще так не кричала. Даже тогда, когда она хотела вытащить из холщового мешка картошки, а вместо этого ее рука окунулась во что-то теплое, мягкое и покрытое короткой шерстью, настоящий клубок из крыс, она орала не так истошно.

Оглушенные пассажиры оцепенели от оглушающей звуковой атаки, но первым сориентировался Генри. Он немедленно оценил обстановку и опасность от приближающейся разношерстной группы людей. Старики настойчиво и весьма шустро продвигались по направлению к машине, их машине. Еще несколько секунд и они окружат ее, а все они, включая президента, окажутся в западне с неизвестным итогом.

— Брент, чини машину! — прокричал выпрыгнувший из салона «Волги» Генри. — Эй вы, недоноски! А, ну! Догоните!

Киссинджер, советник президента США, совсем как в детстве покривлялся перед толпой смертельно опасных созданий и кинулся наутек. Старики среагировали мгновенно, они почуяли новую и куда более легкую добычу. А Генри, не давая самым шустрым из них его догнать, но и не удаляясь сильно далеко, постепенно отводил их от автомобиля с президентом. Старики послушно семенили за ним, иногда переходя на легкую трусцу.

Играючи, Генри обогнул небольшой ларек с мороженым и укрылся за ним. В детстве он был хулиганом-забиякой, но годы правительственной службы давали о себе знать. Ему нужно было отдышаться, и только после продолжить бег. Он выглянул из-за своего укрытия. Преследователи, потеряв из виду жертву, остановились и непонимающе оглядывались. «Был бы у меня с собой кольт или браунинг, положил бы всех прямо тут», — с досадой подумал советник. Но ни кольта, ни браунинга с ним не было, пришлось еще раз высунуться и, покривлявшись, бежать далее.

Он свернул во двор, стараясь прокладывать маршрут так, чтобы преследователи видели его и не задерживались на поворотах. Поворот, еще один поворот, небольшой заборчик, песочница, скамейка, куст, опять поворот. Генри бежал уже из последних сил, петляя и растягивая маршрут. А старики, кажется, не чувствовали усталости. И бежал он уже по-настоящему, а не кривлялся и претворялся легкой добычей.

Биб-бип-бииип. Сигнал с улицы оказался как нельзя кстати. Генри выбился из сил и обдумывал варианты, где ему можно укрыться от настигающих его преследователей. Вот он — финальный рывок: песочница, поворот, скамейка, заборчик, вон уже видна стоящая на дороге автомашина с приоткрытой дверцей и десять пар глаз, внимательно следящие за ним. Но стремление к машине неожиданно прервал полет. Зацепившись за заборчик краешком ботинка, Киссинджер растянулся в полете во весь свой длинный рост и пролетел так несколько футов.

Приземление оказалось болезненным. Советская земля встретила заокеанское тело всей коварной жесткостью бордюрного камня и наждачной шероховатостью мелкозернистого тротуарного асфальта. Генри даже не почувствовал, как стёр в кровь ладони, стараясь сгладить удар о землю, так как его пронзила острая боль в правом колене, принявшем на себя энергию взаимодействия с бордюром. Дыхание перехватило, но непонятно, от удара о землю или же из-за боли в колене.

— Генри, давай! — послышался откуда-то из потустороннего мира голос Брента.

Но боль сковала Генри, он не мог дышать, не то, чтобы продолжить свой бег. В тот же момент чьи-то сильные руки оторвали его от земли. Киссинджер мысленно попрощался с жизнью, сил бороться не осталось. Перед глазами пронеслись годы в академии, в школе, поездка с родителями на озеро.

— Американчик, ну, ты чего? Давай, поднимайся!

Володя, не выдержав трагедию падения, выскочил из машины, подбежал на оставшиеся двадцать метров, совершенно не оценивая свои силы, схватил американца за плечи и поволок его к машине. Хлопнула дверца, взревел двигатель. Генри, лежа на коленях у президента, нервно хохотал.

***

«Волга» не остановилась на пропускном пункте у въезда на взлетное поле. И, протаранив ворота, влетела на закрытую территорию. Милиционер чуть не проглотил свисток: так отчаянно он свистел, стараясь остановить Григорьева. Но водитель просто не заметил такую мелочь, как закрытые ворота и представителя милиции. После пережитого и увиденного в Москве, он давил только на газ и вел автомобиль туда, вперед, к спасению.

Генри хорошо помнил план аэродрома Внуково и понимал, где расположился президентский самолет. Поэтому жестами он четко показывал Вове, куда поворачивать. И уже через несколько минут «Волга» с разбитым лобовым, с огромной царапиной, вывернувшей металл по правому борту, дымящаяся от перегрева, остановилась у блестящего на весеннем солнце полированными боками самолетом. Тут же все двери открылись и шесть человек побежали к приставленному трапу.

— Эй, откройте! — забарабанил по люку самолета Генри. — Президенту США требуется срочная эвакуация! Открывайте!

На подобные случаи в самолете всегда остается дежурный пилот, а в баках есть достаточно топлива для экстренного взлета. Люк медленно приоткрылся, и в образовавшийся проем протиснулась растрепанная и заспанная физиономия. Но, не медля ни секунды, Брент откинул крышку люка, и вся компания ввалилась в спокойное чрево воздушного судна.

— А что, собственно, происходит? — дежурный пилот узнал президента и вытянулся по стойке смирно, застегивая верхнюю пуговицу на помятой, но белоснежной сорочке.

— Экстренный взлет! Пилот, немедленно запускайте двигатели и взлетаем! — проревел Скоукрофт.

— Есть! — откозырял к непокрытой голове пилот и убежал в кабину.

Двигатели взревели, самолет покатился по взлетной полосе, набрал скорость и взмыл в небо.

— Вова, — Григорьев протянул руку Никсону. — А это моя супруга Вера.

— Ричард, — поздоровался Никсон, — Кэтрин, Брент, Генри! — представил он остальных присутствующих в салоне.

— Очень приятно, — отозвалась Вера и улыбнулась.

— Так что все-таки произошло? — пилот выглянул в кабину после того, как самолет набрал высоту. — И куда мы летим?

— Подальше отсюда, — расслабленно выдохнул Генри, развалившись в мягком кресле. — Давай в Бельгию.

— Э, русские утром слили все топливо, должны были вечером залить новое, так что далеко не улетим! — пилот состроил виноватое лицо. — Максимум доберемся до Ленинграда, да и то под вопросом.

— Ох уж эти русские! Ох уж эта Россия!



Подписаться
Уведомить о
guest

0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии